Он смотрел на Алика. Нужно было что-то ответить.
— Бывают и похуже привычки.
Как всегда, когда он был с кем-нибудь вдвоем, он чувствовал себя скованно.
— Вот сюда мы дошли, — сказал Игорь.
Перед ними было круглое, как бассейн, озеро. Вода вливалась в него из косой трещины, журчала, на белых стенах упруго дрожали узоры отраженного света.
Они сели. Игорь зажег свечу и грел над ней руки. Алик смотрел на него.
— …попалась книга тысяча семьсот девяносто пятого года издания — описание путешествия Кирхгаузена по Таврической губернии. Такой обрусевший немец, член Российской академии…
Это Игорь рассказывает, как было открыто продолжение Мамут-кобы. Алик спросил об этом.
— …Побывал он и в Кобе. Описание, конечно, такое: «Сия хлябь весьма приметна как в рассуждении красы, так и по причине других качеств». Но вот что нас удивило — он упоминал о какой-то пропасти внутри пещеры. Я рассказал в секции, и Лев с Сережкой Фирсовым — был у нас такой славный хлопец, служит сейчас, — рассудили так: надо копать, искать ход к колодцу. Они поселились возле пещеры и стали методически так, одну за другой, раскапывать все подозрительные ниши. Повезло Сережке: он наткнулся первым. С чрезвычайным бумом они явились ко мне в половине второго ночи, перепугав Надину маму. В воскресенье мы поехали туда с оборудованием, спустились в колодец и дошли до сифона. А через три дня — как раз был День Конституции, снег такой — Лев пронырнул через сифон. Вода тогда стояла до потолка, понизили ее уже потом.
Алик курил.
— Ну, мы, конечно, ходили хвост трубой и, использовав благоприятную обстановку, выцыганили через академснаб движок, новые лодки, еще кое-что, — он подмигнул. — Мы своего тоже не упускаем. Без этого нельзя.
Он смеялся. Свеча стояла на земле, глаза Игоря были в тени, Алик видел только лучики морщинок под его висками.
Потом он встал.
— Ты записывай, а я с компасом. Быстрее будет.
Он слез в воду, натянул шлем и, подняв руки, пошел к щели, откуда текла вода. Алик шел за ним. «В августе 1964 года И. Василевский и А. Крутов достигли конца пещеры». И еще было радостно оттого, что это последний заход, что через сутки, не позже, он будет на поверхности. Он только никак не мог сообразить, когда они выйдут — днем или ночью.
— Азимут двести тридцать пять! — крикнул Игорь. — Десять метров. Ширина — пятьдесят сантиметров. Высота — полтора метра. Пометь в скобках: воздуха — пятнадцать сантиметров.
Свет его фонаря, отражаясь от воды, бил в глаза Алику. Писать было трудно: вода плескалась вокруг обтянутого шлемом подбородка, и Алик то и дело чувствовал ее ледяное прикосновение к нижней губе.
Осторожно, чтобы вода не плескалась в лицо, и придерживаясь свободной рукой за потолок, он дошел до Игоря и встал на его место. Игорь пошел дальше, пока не натянулся над водой мерный шнур. Он светил вперед. Алик видел на ярко-белом фоне его черную голову в шлеме, торчащую из черной воды.
— То же самое! — крикнул он. — Настоящая клоака.
Голос прозвучал громко и гулко, как из трубы.
— Затонувшая подводная лодка, — сказал Алик.
Он наклонился и попил. Тело, сжатое водой, уже начало окоченевать, а губы были горячие и сухие.
Потом несколько метров они ползли на четвереньках, потом опять шли по горло в воде. Свеча, которую Алик сунул за пазуху, провалилась в ноги и каталась под пяткой.
— Азимут двести двадцать! — кричал Игорь. — Восемь метров.
И Алик задирал голову и, едва не опрокидываясь на спину, прижимал тетрадь к потолку и записывал. На потолке сверкали мелкие, как на наждачной бумаге, кристаллы.
Так шли они долго. Алик не знал сколько. Ход не менялся. Сдавленная шлемом и фонарем голова болела и чесалась. Алик крутил ею, и тогда щеки и подбородок колола прижатая шлемом щетина.
Вода кончилась неожиданно. Впереди было сужение.
— Пикантно, — сказал Игорь.
Они сели. Алик достал из-за резинки фонаря размокшие сигареты. Месиво из бумаги и табака. Алик выкинул их.
— Ты давно знаешь Льва?
— Четвертый год. — Игорь писал в тетради. — Я только что приехал в Симферополь, и мы с шефом усиленно ломали головы, с какого конца взяться за пещеры. Ничего ведь не было — ни методик, ни людей, ни оборудования. Поехали как-то на Ай-Петри — на рекогносцировку. Конец сентября, дожди, ветер. Жили на метеостанции, ходили в маршруты по поверхности, а вечерами отогревались, сидели в ресторане с охотниками на перепелок, пили пиво и ели чебуреки. Один раз сидим, вдруг садится за наш столик какой-то странный парень в конькобежных рейтузах, заказывает три шашлыка, представляется: Лев. Разговорились, и мы, разинув рты, узнаем, что это тот самый Лев, который уже несколько лет один лазает по пещерам. Ночевал он тогда в полукилометре от ресторана, в какой-то врытой в землю кабине от «студебеккера». На другой день он потащил меня в колодец. И я имел глупость согласиться, — Игорь снимал гидрокостюм: впереди было сужение. — Колодец был метров двадцать, но такого страха, какого я там натерпелся… Ты бы видел эту лестницу! Две ржавые проволоки и кривые поленья. Страховки, конечно, никакой. А фонарь его собственного производства, в форме пистолета: луч шел из дула, а в рукоятку вставлялась батарейка от слухового аппарата.