Потом фашист улетел.
— Выкусил? — засмеялся Андрюшка и, закрыв глаза, повалился на лед.
Воцебум сидел, положив ноги на решетку электрической печи, и зло выговаривал Бётгеру:
— Вы не видите ничего невероятного в том, что «мессершмитт» с полным боекомплектом и летчик, окончивший школу АВ, школу С, наконец, пробывший год в учебной истребительной эскадре, не может убить русского, который стоит, как на блюдечке!
— Это, наверное, дьявол…
— И дьявол следил за вами, пока вы вертелись вокруг него? — Воцебум, скинув ноги на пол, вытянулся. — Слушайте приказ, пилот Бётгер! После обеда вы летите вместе с отрядом, будем прикрывать «юнкерсы» над Мурманском. Завтра не знаю, что будем делать. Но и завтра и послезавтра, когда другие пилоты будут отдыхать, вы полетите к своему русскому и будете летать, пока его не добьете!
Воцебум натянул комбинезон, унты, надел шлем и направился к двери — огромный, толстый, с бульдожьей физиономией, еще более покрасневшей от злости.
— Кстати, — он задержался у порога, — я не представил вас к награде, хотя командир эскадры хотел отметить отличившихся.
Он вышел. Из окна Бётгер видел, как лейтенант пристегнул парашют и полез в кабину. У Воцебума была привычка летать на свободную охоту перед обедом, чтобы нагулять аппетит.
…Назавтра задула пурга. Ее никто не ждал. Пурга трясла стены узких финских домов, обитых для тепла снаружи и изнутри толстыми плитами из древесных опилок. По стеклам окон шуршал обледеневший снег.
…Пурга замела истребители по самые крылья, и, когда она кончилась, целый день пришлось откапывать машины. Еще день потребовался механикам, чтобы разогреть и запустить моторы.
— Надеюсь, вы не забыли о моем приказе? — спросил Воцебум за ужином.
Бётгер молча отодвинул тарелку и вышел. За спиной он услышал хохот.
Ночью он не мог уснуть. Его раздражал то лай сторожевой собаки, то хохот норвежца, который привозил для столовой мороженую треску, то храп соседа, то гудки машин, подвозящих к базе горючее и боеприпасы.
Проворочавшись с боку на бок несколько часов, он оделся, разбудил Бове и стал помогать ему готовить машину к вылету.
— Дался тебе этот русский! — ворчал Бове. — Если даже он не загнулся в пургу, какой прок будет в том, что ты, наконец, его доконаешь?
— Теперь он больше, чем просто единственный свидетель.
— Почему?
— Больше для меня, для Воцебума, для всех нас, — словно не слыша вопроса, сказал Бётгер.
В четыре, за час до рассвета, Бётгер вылетел к Белому морю.
Опираясь на винтовку, Андрюшка прошел полдня, пока не обнаружил пропажи. Он оставил ремень с патронташем. Ремень он снимал, когда перевязывал рану — не слишком глубокую, но кровоточащую. Крупнокалиберная пуля сорвала со спины лоскут кожи.
«Новая нарастет, если дойду», — думал Андрюшка.
Возвращаться теперь — значит потерять день. День, когда из пищи уже ничего не осталось и Андрюшка давно жевал смесь махорки, сахара и соли.
Шинель уже обсохла и грела немного. Только голод кружил голову. Если что-нибудь съесть, он бы дошел, ведь до берега осталось совсем мало. И пусть снова пурга, он тоже бы шел.
На пути встретилась большая полынья. Пришлось обходить ее. Оттого, что Андрюшка долго глядел в черную воду, надеясь увидеть тюленя, голова закружилась еще сильней. Тогда он сел. Сел неосторожно, бинт сдвинулся, спину снова загорячила кровь.
«Наверное, не дойду», — подумал он, вздохнув.
Вдруг в тишине он уловил писк. Андрюшка разжал веки и увидел совсем близко от себя чайку. Это была розовая полярная чайка. Когда-то он читал, что знаменитый норвежский путешественник не то Нансен, не то Амундсен целью жизни считал увидеть розовую чайку. И увидел. И едва не лишился разума от радости.
Андрюшка печально посмотрел на птицу. Чайка остановилась, подняв тоненькую ножку — ей было холодно стоять на снегу.
Андрюшка поднял винтовку и выстрелил. Чайка подпрыгнула, но не улетела. Андрюшка выстрелил еще раз и еще. Чайка вспорхнула и села совсем рядом, шагах в двадцати. Она словно хотела отдать свою жизнь голодному солдату. Андрюшка лег и долго прицеливался.
За выстрелом он не увидел чайки, но знал, что попал. Ковыляя, он добежал до птицы, разорвал ее на две половины, стал есть теплое, пахнущее рыбой костлявое мясо.
Ночью Андрюшка почувствовал сильный озноб. Он спрятал голову в вещевой мешок и задыхался там. Лицо покрылось испариной, а ноги и тело тряслись, как пневматический молоток.
«Нет, не дойду», — решил он.