Она отвечает бесстрастным, глухим голосом:
— Мы познакомились случайно, когда я приезжала в Колодин.
Она даже не спрашивает, почему меня интересует Жарков. Ей все равно.
— Вам не трудно вспомнить, как произошло знакомство?
— Он подошел ко мне как-то… в магазине. Сказал, что знает отца. Помог донести домой покупки.
Даже сейчас, с лицом, серым от бессонницы и волнений, она очень красива. Так выглядят монашенки на картинах Нестерова. Отрешенная, почти бестелесная красота.
— Жарков бывал у вас дома?
— Нет. Он провожал меня, случалось, но не заходил.
— Как вы открывали дверь? Ключом?
— Я просто стучала в окно.
— И отец тотчас же открывал, даже в поздний час?
— Отец знал мой стук.
— Условный?
— Да, пожалуй. Он ведь был радистом в армии. Ну, а я телеграфистка. Морзянке он меня выучил еще в детстве.
— Что же вы выстукивали?
— Да так, глупость… Три точки, три тире, три точки.
Сигнал «SOS». Наверно, еще девчонкой она придумала это. Возвращалась со школьного вечера и простучала в окно три точки, три тире, три точки. Было морозно, она зябла в легких туфельках и подала сигнал о помощи. И с тех пор отец всегда ждал, когда раздастся знакомый стук. Он ждал и в последние дни…
— Жарков, наверно, шутил по поводу этого сигнала «SOS»?
— Да, он сказал: «Остроумно придумано».
— Жарков знал, что вы должны были снова приехать к отцу?
— Да. Я писала, что буду на днях, и просила достать машину, чтобы помочь отцу перевезти мебель.
До Осеевой так и не доходит смысл вопросов, она полностью отключена от моих забот. Мы с ней существуем сейчас в разных измерениях времени.
11
Облачный день стремительно несется над Колодином. Он выплывает из-за Мольки — белые, светящиеся на солнце клочки пара — и уходит в тайгу, словно падает где-то там, за лесным морем, в хранилище времени.
Мне хочется, чтобы облака неслись помедленнее и не так спешили стрелки часов. Так мало сделано… Просмотренные мною дела об украденных мотоциклах ничего не дали.
В конце июля из Лисьей слободки, окраины Колодина, исчез БМВ. Спустя два дня БМВ был найден в тайге близ тропы, ведущей к Черемшанке. Поломка машины помешала вору угнать ее подальше. Второго августа точно так же неизвестным лицом был уведен ИЖ. На этот раз мотоцикл найти не удалось. Возможно, между хищением этих машин и убийством Осеева нет никакой связи.
А главный вопрос, на который я должен сейчас найти ответ: таинственный ночной мотоциклист, кто он? Ход мысли тут должен быть четок и прост. Какие характерные особенности этого «запоздалого ездока» я могу установить? О нем ничего не известно, никто не знает, как он выглядел, в чем был одет, откуда выехал. Хорошо ли он ездил на мотоцикле?..
Стоп! Вот это я в состоянии определить. Дом сорок шесть по Ямщицкой, где дворник заметил мотоциклиста, стоит на окраине, там начинается Полунинский тракт. Замеряю расстояние до Выселок. Почти девять километров. Дворник видел незнакомца в полпервого, спустя двадцать минут после того, как было совершено преступление. Сащенко повстречался с ним через двенадцать минут. Часы Сащенко и дворника сверены, они показывают правильное время. Значит, гонщик мчался со скоростью около пятидесяти километров в час. Это ночью, по плохой дороге.
Наверняка такой стремительный бросок под силу лишь очень опытному мотоциклисту, настоящему асу.
Однако это предположение надо проверить. Следственный эксперимент — вот как будет называться мой следующий шаг.
Надо спешить… День стремительно несется над Колодином розовыми, подсвеченными закатом облаками. Маленькая милицейская комнатушка с грубыми деревянными столами и стульями уже в полумраке.
На Ямщицкой, у дома 46, я останавливаюсь, чтобы засечь время. Еще горит вечерняя заря, ставни не закрыты. Восходит луна, огромная, алая и такая близкая, что, кажется, рукой можно достать.
Ночь с восьмого на девятое августа была безлунной и облачной, и я обладаю преимуществом перед тем загадочным гонщиком. Зато я плохо знаю дорогу. Баш на баш.
Резко поворачиваю рукоятку газа и едва не вылетаю из седла. Рывок! Шестнадцать лошадей ревут в цилиндрах. Держитесь, амортизаторы!
Колеса упруго, по-кошачьи, прыгают через выбоины. Едва успеваю вертеть рулем, выбирая наиболее безопасный путь на изъезженном тракте. Выбоины, заполненные густой тенью, кажутся ужасающе глубокими.
Луч света мечется впереди меня, как неуверенный поводырь. Свистит ветер, тело коченеет от ночной, летящей в меня сырости. Когда мотоцикл, подпрыгнув, повисает на миг в воздухе, кажется, что я лечу над дорогой, словно ведьма на шабаш.