«Неужели в нашем советском штабе кто-то работает на них?» — думал Борис.
Новые загадки появлялись одна за другой.
Основная задача подпольного Центра в эти дни заключалась в том, чтобы учесть все силы и организовать систему связи между отрядами. Этим занимались теперь все: Беленков, Новохатко, Филатов и человек десять связных, имена которых Борис быстро сообщил Павлу Миронову. И все же начинать ликвидацию подполья было еще рано. Неясно было еще, кто передавал белогвардейцам данные о нашей армии, неизвестны были их связи с Врангелем, а самое главное — любой приказ из Ростова мог бы в то время вызвать выступление затаившихся в камышах говорухинской и назаровской банд.
К середине июля Борису, наконец, удалось добыть полный список всех членов организации в городе. Лишенный возможности вести в штабе какие-либо записи, Борис зазубривал в день до двадцати фамилий с адресами. Вечерами он диктовал их Вере, и наутро они пополняли список Федора Зявкина. Этот список заставил Милашевского давать правдивые показания.
В подпольном штабе белых теперь постоянно появлялись все новые и новые люди. Один из них, человек с очень оттопыренными ушами, особенно заинтересовал Бориса. Ухтомский принимал его всегда только наедине.
Борис решил рискнуть и прямо спросил у Новохатко:
— А это что за тип? Раньше не видел.
— Господин Кошкин, — ответил Новохатко, — очень нужный человек.
Дальше расспрашивать Борис не решился, но включил Кошкина в одну из своих сводок. Когда его личностью занялись чекисты, им удалось узнать, что Матвей Кошкин — близкий знакомый одного из радистов штаба советских войск. Спустя пару дней этому радисту поручили прием специально составленной радиограммы, и в тот же вечер она очутилась у князя Ухтомского.
Новохатко в эти дни чувствовал себя как рыба в воде. Он не мог жить без интриг. Борис видел, как все больше и больше этот человек прибирает к рукам все нити штаба, и, конечно, ни в какой мере не препятствовал этому. Напротив, как человек, попавший в штаб по протекции Николая Марковича, он во всем подчеркивал свое согласие с ним.
Особенно волновал Новохатко вопрос о том, откуда у полковника Беленкова английская валюта.
— У него, несомненно, должна быть связь с Хольманом помимо нас, — сказал он однажды Бахареву.
— А кто такой Хольман? — прикидываясь незнающим, сказал Борис.
— Представитель английской разведки при штабе Деникина. Он, собственно говоря, и основал наш штаб. Видите, тут идет сложная игра. Хольману, конечно, интересно самому знать, как тут у нас обстоят дела. Он барону не очень верит.
Однажды, это было уже в середине июля, ранним утром Ухтомский сказал Борису:
— Отправляйтесь сейчас на пристань. Около кассы вас будет ждать молодой человек в белой косоворотке, глаза голубые, блондин. Подойдете к нему и спросите: «Когда пойдет пароход до Константиновской?» Он ответит: «Пароход до Константиновской не ходит третий день». Проводите этого человека по набережной до четвертой скамейки.
— В котором часу я должен быть на пристани?
— Немедленно, — ответил Ухтомский.
Борис не решился забежать по дороге домой, чтобы сказать Вере о новом задании. «Это какой-нибудь связной от Говорухина или Назарова», — подумал он.
У старого дебаркадера, стоявшего у высокого берега Дона, на откосе, с которого тысячи ног стерли даже признаки какой-нибудь растительности, толпилось множество народу.
Когда Борис не без труда пробился к будке с покосившейся и полинявшей от дождей и солнца вывеской «Касса», от пристани отваливал, шлепая колесами по воде, небольшой пароход. Рядом с бывшей кассой Борис заметил нужного ему человека. Рослый, плечистый, с ярко-голубыми глазами, он выделялся в толпе каким-то особым, брезгливо-презрительным выражением, не сходившим с его лица.
— Когда пойдет пароход до Константиновской? — спросил у него Борис.
— До Константиновской пароход не ходит третий день! — ответил голубоглазый. Он поднял с земли серую холщовую котомку, в руках у него был потертый и выгоревший пиджак.
— Идемте, я вас провожу, — сказал Борис.
«А котомка у него тяжеловата», — подумал он.
Некоторое время они шли молча. Однако желание узнать что-нибудь о приезжем заставило Бориса заговорить первым.
— С этим пароходом прибыли? — спросил он.
Незнакомец ничего не ответил. Он шел на полшага сзади.
— Устал с дороги? — снова спросил Борис.
Незнакомец остановился.
— Послушайте, — сказал он, — у вас что, все здесь такие разговорчивые?
Борис прикусил язык.
«Нет, — решил он, — этот, пожалуй, не из отряда. Тогда откуда же?»
— Ну, не сердитесь, — сказал он приезжему примирительно. — Меня вам нечего опасаться. — Я — адъютант штаба.
— Похоже, что Чека совсем перестала работать, — сказал незнакомец, — иначе как бы вы до сих пор уцелели с таким языком!
Борис сделал обиженный вид и пробормотал:
— Я просто отлично знаю, кто вы такой и зачем приехали.
Гость снова зашагал вперед. Они вышли на набережную, где вдоль парапета тянулся ряд скамеек. Отсчитав четвертую с края, Борис пригласил гостя присесть.
— Здесь! — сказал он.
— Что здесь? — спросил приезжий.
— Имейте терпение, узнаете, — ответил Борис.
Гость посмотрел на него внимательно, но, ничего не сказав, присел на скамейку. Он положил рядом котомку и принялся скручивать самокрутку. «Табачок турецкий», — заметил Борис. Он хотел было сказать что-нибудь на этот счет, но в следующую секунду замер: прямо по направлению к ним по набережной шел Павел Миронов. Он поравнялся с ними как раз в тот момент, когда приезжий, щелкнув зажигалкой, прикуривал.
— Прощенья просим, — галантно сказал Павел, — позвольте прикурить?
Борис чувствовал огромное напряжение. Зачем здесь Миронов? Что он собирается делать?
— Благодарю-с! — сказал Павел и, даже не взглянув на Бориса, пошел по набережной дальше.
Приезжий пристально смотрел ему вслед.
— Мне кажется, — сказал он, — я сегодня видел этого человека на вокзале.
— Они все одинаковые, — небрежно ответил Борис.
— Кто это «они»?
— Спекулянты.
— Откуда вы знаете, что это спекулянт?
— А у кого могут быть такие папиросы, вы заметили? Потом одежда.
Гость снова успокоился. В голове у Бориса уже шла напряженная работа:
«Он приехал на вокзал, он не знает Ростова. Допустим, Павел встречал его на вокзале. Потом у него турецкий табак, и Миронов счел необходимым появиться около нас.
Это очень важный связной. Скорее всего из-за кордона. Павел появился для того, чтобы дать знать мне, что они уже засекли его, чтобы я не делал лишних шагов».
Размышления его были прерваны появлением Ухтомского. Как обычно при встречах со связными, Борис встал и отошел в сторону. На соседнюю скамейку присели подошедшие два человека из команды Новохатко. Князь и приезжий сидели лицом к реке, на некотором расстоянии друг от друга; со стороны не было даже заметно, что они разговаривают.
Борис занял скамейку с другой стороны. Как он ни напрягал слух, ему не удалось разобрать ни слова из разговора князя с гостем. Разговор этот продолжался больше получаса. Наконец приезжий встал, едва заметно поклонился князю и, подхватив свой потрепанный пиджачок, ушел. Тяжелая котомка осталась лежать на скамейке. Когда гость скрылся, Ухтомский, захватив котомку, подошел к Борису. Он был взволнован.
— Могу вас поздравить, Борис Александрович, — тихо сказал он, — выступление назначается на двадцать третье июля. Нам необходимо срочно известить об этом отряды.
— Этот человек от барона Врангеля? — спросил Борис.
— Да, он из Софии. — Князь передал котомку Бахареву. — Несите, она что-то тяжеловата.
Вечером в подпольном штабе белых состоялось экстренное совещание. Собрались почти все наличные члены организации в городе и представители из отрядов. Последнее обстоятельство, однако, удержало Зявкина и Николаева от попытки захватить в тот же вечер весь штаб на месте. В этом случае можно было бы наверняка ожидать немедленного выступления казачьих отрядов, остановить которое потом можно было бы только силой.