Вера положила ей на голову тряпку, смоченную водой. Постояла с минуту.
«Обо всем этом немедленно должен узнать Федор Михайлович, — подумала она. — Что-то произошло не так!..»
Как ни старался Бахарев затянуть разговор с Беленковым, через полчаса ему пришлось согласиться — надо уходить.
— Безопаснее всего — это отправиться пароходом по Дону, — сказал Бахарев. — У меня есть знакомые, они помогут устроиться на пароход.
Он исчез, и действительно, появившись часа через полтора, сказал, что все в порядке. Ему удалось договориться с капитаном парохода «Коммунар», идущего вверх по Дону.
— Поедем как боги, — сказал он, — нам дадут двухместную каюту.
Князь не возражал. После прихода Беленкова на него напало какое-то безразличие. Полковник же всеми силами старался скорее уйти. Он даже не стал провожать Ухтомского на пристань.
— Я изменю внешность, — сказал он, — и останусь в городе, но в ближайшие же дни буду у полковника Назарова.
С трудом пробившись сквозь толпу на пристани, князь и корнет Бахарев вошли в двухместную каюту, которую специально для них открыл матрос.
Прозвучал пароходный гудок, и пристань, забитая народом, стала отходить назад. Где-то за городом уже садилось солнце. Бахарев закрыл дверь каюты и опустил деревянные жалюзи на окне.
— Ну, кажется, позади этот сумасшедший день, — сказал князь.
И словно в ответ на его слова дверь каюты отперли снаружи. В каюту вошли двое…
18. Из воспоминаний бывшего начальника отдела представительства ВЧК на юго-востоке России Ефима Шаталова
«Когда я и начальник отдела Дончека Васильев вошли в каюту, Ухтомский и Бахарев спокойно сидели друг против друга. Взглянув на нас, Ухтомский, он был одет в кавказский бешмет, обратился к Бахареву:
— Что это за люди? Они будут сопровождать нас?
Тот ничего не ответил. И мы предъявили им ордера на арест.
Они прочли, и Ухтомский сказал:
— Все кончено. Я этого как будто бы и ждал.
На первой пристани, кажется в Богаевской, мы их сняли с парохода и на машине доставили в Ростов, на Садовую, 33. С дороги предложили покушать. Князь был взволнован, ел мало, попросил крепкого чая.
После этого мы повели его в кабинет Н. Н. Николаева, где был и Ф. М. Зявкин.
Допрос не был сложным. Вместе с князем Ухтомским в его портфеле привезли обнаруженный в копии мобилизационный план с разбивкой по округам. Все было ясно. Документы неопровержимы. Запираться ему было бесполезно. Он повторял только:
— Я старый солдат: мне приказали, я не мог отказаться.
Сложность дела заключалась только в том, что ростовский «Штаб спасения» в то время еще не был ликвидирован. Операция в целом еще не была закончена. Надо было доказать Ухтомскому бесцельность его борьбы и убедить его содействовать бескровной ликвидации всех филиалов организации и ее вооруженных отрядов.
Нужно было для этого, не прибегая к арестам, вызвать по распоряжению Ухтомского начальников отрядов, легализовать их и, в свою очередь, предложить обманутым рядовым казакам сдать оружие и разойтись по домам.
Ухтомский упорно от этого отказывался.
Утром к нам прибыл командующий Первой Конной армией С. М. Буденный, который долго вел беседу с Ухтомским, убеждая его, что Красная Армия сильна и ей ничего не стоит в короткий срок уничтожить все белогвардейско-бандитские формирования. Но тогда кровь погибших падет на него, Ухтомского.
Генерал долго отказывался. Наконец он согласился послать своего адъютанта Бахарева с приказанием полковнику Назарову срочно явиться в Ростов в штаб.
Нельзя было терять ни минуты. Сведения об аресте Ухтомского могли просочиться к белым, и все участники организации могли разбежаться, а вооруженные отряды начать боевые действия…
Москва, 1967 г.».
19. Приказы и ультиматумы
— Вы сами, гражданин Ухтомский, и отдайте приказ вашему адъютанту, — сказал Федор Зявкин. — Вас он скорей послушает.
Когда Бахарев в сопровождении конвойного появился в кабинете, Ухтомский торжественно встал.
— Обстоятельства, Борис Александрович, в данном случае сильнее нас. — Он обвел глазами комнату, словно на стенах могли быть написаны нужные ему слова. — Вы молоды, впереди у вас вся жизнь… Сохранить и ее и сотни других жизней, — может быть, это правильно. Только что я разговаривал с командармом Буденным. Он прав — наше сопротивление бесполезно.
Борис стоял, опустив руки по швам, бледный от бессонной ночи. Уже несколько часов, во время допроса Ухтомского, он помогал Зявкину в завершении операции «Клубок». Почти все члены подпольной организации были задержаны, но среди них не было полковника Беленкова.
— Итак, — продолжал Ухтомский, — отправляйтесь сейчас к полковнику Назарову и передайте ему мой приказ: немедленно явиться в Ростов ко мне. Разумеется, о моем аресте ни слова. Так будет лучше и для вас и… для всех. — Он махнул рукой и сел на стул.
«А он — разумный старик, хоть и князь», — подумал Борис и четко ответил:
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Сидевший за столом Николаев обратился к Борису:
— Мы дадим вам лошадей. Вас будет сопровождать наш сотрудник. — Он обернулся к двери. — Позовите товарища Тишковского.
В кабинет вошел высокий, крепкого сложения казак. Борис, невольно любуясь, оглядел его. Чекист Тишковский, который смело проникал во многие банды, умел ловко перевоплощаться то в блестящего офицера, то в священника. Черная смоляная борода, загорелое лицо степного всадника. Синие атаманского сукна шаровары с красными лампасами забраны в толстые домотканые шерстяные чулки, поверх которых надеты короткие мягкие сапоги — чувяки.
Тишковский повернулся к Бахареву, и тот увидел, что в правом ухе у бородача сверкает серебряная серьга-полумесяц с крестиком. Напутствия были недолгими, и уже через полчаса Бахарев и Тишковский отправились в отряд Назарова.
По дороге Тишковский, который уже и раньше бывал у полковника Назарова, рассказал Борису все, что удалось ему выяснить относительно человека, называвшего себя полковником.
— Собственно говоря, — закончил свой рассказ Тишковский, — знают кое-что об этом двое — прапорщик Ремизов, его адъютант, и хорунжий Говорухин. Ремизову это выгодно, хорунжий знает не все.
— У меня, между прочим, был разговор с ним по этому поводу, — заметил Борис.
— Знаю! — Тишковский белозубо улыбнулся. — Потому и послали меня тогда в отряд. Молодец ты, парень! Немного времени здесь, а много успел сделать.
— Ну, не очень, — ответил Борис. — Главное еще впереди…
Они остановились на хуторе Курган, где была передовая застава назаровского отряда. Через нарочного вызвали полковника, и вскоре тот приехал в пролетке, запряженной парой лошадей.
Перед Борисом стоял невысокий плотный человек с бритой наголо головой. На одутловатом его лице, бесформенном и расплывчатом, поблескивали, словно вспышки дальней ружейной перестрелки, маленькие злые глаза.
— Это что, — спросил он, выслушав Бахарева, — обязательно мне прибыть? Может, прапорщик съездиет? — Он обернулся к Ремизову.
Борис обратил внимание на слово «съездиет»: и как это могли здесь принять его за полковника?! Щелкнув каблуками, адъютант князя Ухтомского вежливо сказал:
— Никак нет, ваше высокоблагородие, генерал приказал быть вам лично. — И, понизив голос, добавил: — Предстоит чрезвычайно важное совещание. Без начальника округа этот вопрос не может быть решен.
— Да у меня и тут дела!
— Оставьте их прапорщику. Генерал приказал, чтобы никаких самостоятельных выступлений не предпринималось. Итак, в путь, полковник! — Бахарев четко повернулся и пошел к пролетке, следом — Тишковский.
Словно завороженный пошел за ними и Назаров. Впоследствии, вспоминая этот миг, он никак не мог объяснить себе, какая сила толкнула его тогда в пролетку.