Потом Шахов оделся и несколько минут бесцельно ходил по номеру. Отдохнуть бы недельки две! Не думать ни о чем и спать спокойно. Быть самим собой, а не изображать невесть кого. «Поздновато спохватился», — вздохнул он и вышел в коридор.
— Михаил Алексеевич, — услышал он голос Леночки, дежурной по этажу, — вам просили передать, что все будут в десятом у Игоря Львовича.
Десятый номер занимал Казаков. Но первое, что увидел Шахов, были ноги в ботинках не меньше сорок шестого размера, принадлежащие Друянову. Тот сидел в кресле и изучал старую газету. Это была даже не газета, а совершенно измятый обрывок, в который когда-то заворачивали купальные принадлежности или завтрак. Что могло заинтересовать в нем Друянова, что он мог там вычитать, понять было невозможно, но он самозабвенно углубился в это занятие.
Номер — вчера здесь происходила карточная баталия — напоминал выставку изделий легкой промышленности, оформленную бездарным художником. На спинках стульев и на открытых дверцах шкафа живописно были развешаны разноцветные джемперы и пуловеры. На кровати рядом с галстуками лежал богатый набор маникюрных принадлежностей, на брюках валялись сетка для волос и баночки с мазями.
Шахов остановился в центре, стараясь найти кусочек свободной территории.
Перешагнув через ноги Друянова, в номер с веранды вошел Приходько.
— А, Михаил Алексеевич! С добрым утром, — радостно сказал он, пожал руку Шахову и лукаво подмигнул в сторону Друянова. — Надеюсь, вы не переживаете вчерашнюю неудачу?
— Понятия не имеете о преферансе, — не отрываясь от газетного клочка, огрызнулся Друянов. — В ближайшей пульке я с вас всех шкуру спущу. Отложите деньги на обратную дорогу.
Шахов и Приходько рассмеялись.
— Где же хозяин этой выставки? — спросил Шахов, поднимая с пола голубые в полоску шорты.
— В ванной бреется, — ответил Приходько, с любопытством разглядывая белый в искорку галстук. — Пользуется опасной бритвой.
Взяв галстук, он приложил его к своей голубой тенниске.
— Так что процедура долгая.
Друянов оторвался от чтения.
— Опасная бритва? Я думал, что это оружие давно сдано в металлолом.
Из ванной вышел Казаков. Молча кивнув Шахову, он взял со стола круглое зеркало и, задрав голову, стал изучать свое лицо.
— Можете взять себе любой, — сказал он Приходько, который продолжал перебирать галстуки так сосредоточенно, словно работал в отделе технического контроля.
— Спасибо, но пока я воздержусь, — ответил Приходько и с явным сожалением сложил галстуки на подушке.
— Может, нарисуем коротенькую? — с надеждой оживился Друянов.
Приходько решительно замахал руками:
— Нет, хватит! С вами и моря не увидишь. Как хотите, а я — на пляж.
— Верно, пора к водичке, — посмотрев на часы, сказал Шахов. А про себя закончил: «Через сорок минут у меня свидание, о чем знать вам совершенно не обязательно».
«Москва. Уголовный розыск.
Остановились «Приморской» корреспонденцию жду до востребования».
Друянов отплыл на значительное расстояние, широко раскинул руки, запрокинул голову и удобно улегся на упругой воде. С берега доносились разноголосые выкрики, смех, глухие удары по мячу.
Настроение было отвратительное. Он знал, что, пока не обнаружит и не проанализирует причины плохого настроения, перемен не произойдет.
Вроде все складывалось отлично — устроился в той же гостинице, время не поджимало, и люди вокруг неплохие, и погода хорошая. Так в чем же дело?
Ну, прежде всего, конечно, преферанс. Опять не удержался, даже здесь, сейчас, когда голова нужна ясная, а нервы спокойные. Ему уже не тридцать, пора уметь сдерживать себя. Не отдыхать приехал, дело предстоит такое, какого даже в его многолетней практике, пожалуй, еще не было.
Друянов нырнул, хотел достать дно; но когда оставалось совсем немного, в уши навалилась невыносимая тяжесть, и он судорожно рванул вверх. Отдышавшись и успокоившись, снова лег на спину.
На преферансе надо поставить точку. Соблазнился пулечкой, благо партнеры подобрались сильные, что на курорте редкость, да и живут рядом.
Инженер — мужик на первый взгляд симпатичный, ловкий, добродушный, с быстрым простонародным говорком. Видимо, скромный. Сказал вскользь, что был где-то на Севере, на стройке. На вопрос ответил шутливо: так, один мост, ничего особенного. Заметно, что человек давно не отдыхал. Всем доволен, всему радуется.
Казаков? Не очень приятный тип. Может быть, не надо было с ним знакомиться? Но очень это интересно, посмотреть на такого Казакова в быту. И то хлеб. В любом человеке что-то есть. Главное — найти, и тогда уже легче. Есть за что уцепиться.
Ничего Друянов с собой сделать не может. Подвергает сомнению слова и поступки окружающих.
Шахов — спортивный работник. Вчера в Москве был большой футбол. А он даже результатом не поинтересовался. И лексикон не тот. Спортсмены — те с утра до вечера: координация, реакция, федерация… И гимнастику их палкой не заставишь делать. Все равно что кормить ребенка манной кашей. Только и остается, что физиономия да сила. Тянет его, Друянова, к сильным людям.
Друянов попытался переключиться на деловые размышления, но в голову упрямо лез вчерашний мизер, который нахально сыграл Шахов.
Друянов поплыл к берегу. Потом он обедал, отдыхал, а часов в восемь вышел на улицу погулять около гостиницы. Где-то рядом звенела гитара, и глухой голос пел что-то сентиментальное.
Друянов обогнул клумбу. На лавочке, за акациями, в окружении бронзовой молодежи сидел Шахов. Чуть склонив голову, как бы прислушиваясь к инструменту, он перебирал струны гитары.
Друянов подошел ближе и молча встал за спиной Шахова. Тот перестал петь и вынул из кармана папиросу. Сразу две зажигалки подставили Шахову свои услужливые язычки. Он вкусно затянулся и оглядел ребят.
— Вот так, синьоры, — простенько, но со вкусом, — сказал он.
Окружающие одобрительно зашумели. Круглолицая девушка с выгоревшей челкой и облупившимся носом смотрела на Шахова совсем завороженная.
— Ну, что-нибудь еще, ну, последнюю, — просила она.
Другие девчонки шушукались, то и дело поглядывая на Шахова. Мужская половина сдержанно молчала, давая понять, что каждый член их клана обладает полным суверенитетом.
Шахов перебросил папиросу из угла в угол рта и опять наклонился к гитаре.
— «На бульваре Гоголя опадают клены…» — начал было он, но быстро выпрямился и отдал гитару белобрысому соседу. — На сегодня все. Видите, меня ждут. Я должен этому человеку, — сказал он, показывая на Друянова, — энную сумму денег. Так что извините.
Шахов встал, взял Друянова под руку, и они пошли к гостинице.
— Александр Викентьевич, — Шахов прижал локоть собеседника и заглянул ему в лицо, — когда приговор приведете в исполнение? Я имею в виду снятие шкур?
— Это барахло можете оставить себе. Никакой ценности они не представляют. Но с деньгами у вас будет плохо.
— Тем более, — заразительно рассмеялся Шахов.
Друянов еще вчера обратил внимание на это «тем более», произносимое Шаховым часто невпопад.
— Где же наши братья-разбойники? — спросил Шахов, входя в холл гостиницы. — Проверим сначала ресторан. Заодно и перекусим перед боем.
Шахов широко распахнул перед Друяновым массивную дверь.
В накуренном зале гремела музыка. Официанты напоминали марафонцев на финише, а танцующие пары могли быть прекрасной иллюстрацией к докторской диссертации на тему «Последний день Помпеи». Но среди этого содома Шахов шел легко, как по пустынной аллее, и Друянов старался держаться в вакууме за его широкой спиной.