— Уходите от берегов, волны приближаются! — повторял диктор.
Задребезжала, запрыгала крышка, из носика чайника, как из гейзера, бил кипяток. От желания сделать Вольскому приятное Борис перестарался, засыпал всю пачку. Чай получился крепкий до горечи.
Басов пил морщась, часто поглядывая на кратер, озаряющий их тревожным красноватым светом. Стул под ним скрипел.
Вольский запустил приемник на полную громкость и все же, не отдавая себе отчета, жался к нему ухом.
— Из Соединенных Штатов поступило подтверждение правильности нашего определения места и силы землетрясения! — закричал диктор и тотчас же, подчинившись движению пальцев Вольского на регуляторе, тихо закончил: — Отмечено резкое изменение магнитного и электрического поля Земли.
Повторяю сообщение, — начал было он, но повторять не стал, пояснив, что поступило новое известие, — в Беринговом море, у южного берега острова Святого Георгия, внезапно начался отлив, вода отхлынула на сотни метров. Как известно, такое внезапное отступление моря обычно предшествует цунами, опережает его.
Борис посмотрел на Вольского.
— Я хочу вас спросить… — начал Борис, но голос диктора, монотонный при повторениях, вдруг зазвучал по-иному:
— Внимание! Волны цунами обрушились на острова Прибылова в Беринговом море. Отмечено четыре волны с интервалами двенадцать-пятнадцать минут. Несколько раньше волны достигли крайней западной части Алеутского архипелага — острова Атту. Возможность появления волн у наших берегов стала совершенно реальной. Заканчивайте эвакуацию. Повторяю…
Снова и снова слушают они эти тревожные слова. Молчат. Вторая часть оптимистического прогноза Вольского тоже не подтверждалась. Волны приближаются!
Яркий свет луны, бессмысленное бормотанье ручья, черные тени от серых скал. Наверно, такие же безжизненные скалы и на Луне, а там, где жизнь, где люди, там сейчас надвигается смерть…
Вольский взял со стола сигарету. Рука его дрожала.
Борис заметил это.
— Я вас еще спросить хотел, — заторопился он, — про наибольшую высоту цунами.
Вольский перехватил взгляд Бориса и, твердо сжав губы, положил на стол сигарету, усилием воли унял дрожь пальцев.
— Замерами высоты волн во время цунами, конечно, никто не занимался, судить приходится только по следам. На Алеутских островах был смыт маяк, расположенный на высоте тридцать метров. При Лиссабонском землетрясении 1755 года, когда были разрушены столица Португалии и другие города Пиренейского полуострова, высота волн, бесспорно, достигла двадцати шести метров. На Камчатке разрушений выше, чем на двенадцать метров над уровнем океана, не наблюдалось.
— Так что можешь, Боб, не беспокоиться, сюда не достанет, — заметил Маршан.
— Он не о себе думал, — вступился Басов, — мы высоко забрались, это ясно, но большая часть человечества живет на побережьях. Когда другие в опасности, еще тяжелей сознавать, что тебе ничего не грозит, во всяком случае от волн, — добавил он, посмотрев на кратер.
Там полыхало пламя, взлетали огненные столбы — подземные кочегары не унимались.
Огни погасли!
— Внимание! Волны приближаются к нашей земле! Через пятнадцать минут они могут достигнуть Командорских островов, через полчаса — восточного побережья Камчатки, затем Курил. Заканчивайте эвакуацию. Приказываем всем немедля покинуть опасную зону. Кораблям, находящимся у берегов, вне надежных бухт, немедленно выйти в открытые воды, принять все меры, как перед штормом. Повторяю — немедленно уходите! — слова звучали, как команда.
Борис невольно заерзал на стуле. Казалось, что и он должен сейчас вместе со всеми спешить, выполнять приказ.
Вольский сидел, сутулясь, и левая щека его снова начала чуть заметно подергиваться. Он положил руку так, что свет от фонарика падал на часы. Секундная стрелка бежала неудержимо.
Все молчали, были неподвижны, но дыхание участилось, стало напряженным, потому что мысленно они были с теми, кто сейчас бежал из опасной зоны.
Луна утонула в тяжелой туче, и далекие огни опять стали яркими, но теперь они, казалось, не подмигивали, а дрожали. Их стало заметно меньше — наверно, в домах свет уже погашен и только уличные фонари освещают путь спасения. Гидростанция высоко в горах, и огни погаснут только под ударами волн.
— Остаются минуты, немедленно покидайте опасную зону!
Диктор, наверное, произносил слова по-прежнему, но казалось, что и он торопится, кричит.
— Последнее предупреждение! Покидайте опасную зону! — приказал диктор. Вдруг приемник запрыгал по столу, словно и он пытался сорваться с места, убежать.
Дрожание земли ясно ощущалось, наверно, секунду.
— Пожалуй, не более четырех баллов, — сказал Вольский, когда земля опять стала твердой, а листья дуба еще продолжали шелестеть.
Борис посмотрел на кратер. Луну еще скрывал край тучи, и черный его силуэт на темно-синем небе был смутен, но наблюдать за вспышками огня стало легко. Видимо, толчок не задел «подземной кочегарки» — свечение осталось ровным, желтоватым.
Несколько минут они напряженно ждали повторения толчка, но его не последовало. И снова все внимание сосредоточилось на приемнике, хотя новых сведений ждать не приходилось. Диктор повторял, требовал — уходите, сейчас волны достигнут береговой полосы.
Откуда-то издалека донесся гул, глухой, тяжелый.
«Бу-у-у!» — повторило эхо.
Вольский приставил ладонь к уху, как рупор, прислушался, но не понял, откуда пришел гул.
— Что за черт! — пробормотал Маршан.
Все посмотрели на кратер вулкана. Он был хорошо виден — гора как гора, правда с костром на вершине, но без явных признаков буйств.
— А может, — сказал Борис, — это удар цунами?
Он представил, как грохочет и пушечно бьет о скалы прибой, а ведь тот, по сравнению с цунами, лишь щекочет.
— Не знаю, — сказал Вольский, — удары цунами достигают огромной силы — десять тонн на квадратный метр, но вроде звук шел из одной точки, как при взрыве…
Маршан вскрикнул.
Впереди, там, где дрожали огни, стало черно.
Этого ждали, боялись, и все же это было так неожиданно, что никто не поверил своим глазам.
Снова и снова вглядывались они в черную бездну, надеясь, что недоразумение, мелкая техническая неполадка, не связанная с цунами, сейчас закончится и вспыхнут огни, скажут — все в порядке, живем!
Но нет! Огни погасли. Значит, сейчас там, в волнах, во мраке, вершится трагедия.
Луна выскользнула из-за туч, и снова серебристый свет заливал все.
— Я сбегаю на водораздел, оттуда виден весь поселок, может, не везде погасли огни! — закричал Маршан.
— Возьмите фонарик, — тихо сказал Вольский, глядя, как ползут по небу черные тучи.
Борис хотел бежать вместе с Ильей, но, взглянув на лицо Вольского, остановился — так бледно оно было, такое выражало страдание. Он торопливо пододвинул стул: «Садитесь, пожалуйста, Олег Сергеевич».
Маршан начал пересекать долину наискосок, забирая вниз по течению, помня, что там легче взобраться на водораздел. Бежать было трудно, ноги вязли в песке. Снова звучал в ушах надоевший мотив: «Какое мне дело до вас до всех!..»
Метров через пятьдесят, запыхавшись, он остановился, взглянул туда, где были огни поселка, и вытаращил глаза, перестал дышать.
Не там, где были огни, а гораздо ближе, в долине, от края и до края сплошной стеной сотни разъяренных белых медведей бежали, поднявшись во весь рост. Их оскаленные клыки, их когтистые лапы сверкали под луной!
Тотчас же он понял, что зрение обманывает, никакие это не медведи — огромная волна мчалась на него, сверкая и пенясь.
И тут впервые в жизни сердце его ударило, как молот. Волна достала сюда к ним, в поднебесье, сейчас накроет его, как мышонка! Он рванулся к водоразделу, но сразу, без размышлений, повернул назад, туда, где были его товарищи! Он бежал огромными шагами, едва касаясь земли, словно теперь под его ногами был не песок, а асфальт. Он кричал, но в этом вопле можно было разобрать: «Спа-сай-тесь, вол-на-а-а!..»