— Как же быть? Пока мы тут разговариваем, Надя связывается со штабом… Я пойду!
Теперь до причала, где и ночью не приостанавливалась погрузка, было каких-нибудь двести метров. На одиннадцатом в ночную смену работает бригада Марии Афанасьевны. Появление Лены не вызовет ее недоумения. Лена скажет, что работает в ночную смену.
Дойдя до того места, где Миша должен был свернуть на дорогу, ведущую в город, они остановились.
— Будь осторожен, Мишенька!..
Миша махнул на прощание рукой, и его тонкая фигура быстро утонула во тьме. Лена постояла немного, прислушиваясь к его удаляющимся шагам, а потом медленно направилась к причалу.
Куда она идет?.. Зачем?.. Эта мысль внезапно ударила ее, словно хлыстом… Почему она отпустила Мишу одного?
Для того чтобы быстрым шагом дойти от порта до ее дома, нужно всего двадцать пять минут. Но это днем. А ночью?.. Улицы пустынны, и ежеминутно из-за угла может появиться патруль…
Но имеют ли право рисковать сразу двое? «Без истерики, Ленка, без истерики!» — строго останавливала она себя. Но тут же вновь начинала мучиться сомнениями. Сама не пошла, подставила парня. Испугалась!..
Почти дойдя до причала, метнулась назад, в темноту. Долго бежала между нагромождениями ящиков и ржавого железа.
Лена быстро пошла к выходу из порта. Но она опоздала. Ворота были оцеплены. Получен приказ: до утра из порта никого не выпускать. Хотят, очевидно, сохранить в полной тайне час выхода каравана в открытое море.
С тяжелым сердцем Лена побрела на причал. Она сказала Марии Афанасьевне, что хочет работать. В ответ та только удивленно повела бровями, ничего не сказала.
У Нади в это время тоже были большие волнения. В двенадцать ночи она вызвала штаб. Конечно, ворвалась в чье-то расписание, но ее оправдывало то, что необходимо было срочно передать важное сообщение.
Штабной радист откликнулся быстро. Но в Надином передатчике стало быстро падать напряжение. Истощенные батареи отдавали последнюю энергию, и ей пришлось подключить еще одну, тоже старую, чтобы как-то выйти из затруднения.
И вдруг в дверь постучали. Сначала осторожно, потом сильнее.
Надя едва успела передать «квитанцию». С быстротой молнии она свернула рацию, завязала голову полотенцем и отперла дверь.
— Миша! Так поздно!..
Он стоял перед ней с потемневшим, исцарапанным лицом. Воротник его пальто был порван.
— За тобой гонятся?
— Нет, все в порядке. Просто немного не повезло. Неудачно перепрыгнул через ограду сквера. У тебя уже была передача?
— Была! Почему ты волнуешься?
Он тяжело опустился на стул.
— Плохие новости, Надя… Тебе надо немедленно связаться со штабом.
Миша рассказал все, что они с Леной узнали. Надя развела руками:
— Ничего не могу сделать!..
— Что ты, Надя! Там же люди погибнут! Тысяча человек!
— У меня энергии осталось очень мало. А мы еще не ответили на многие задания…
— Надя, ты понимаешь или нет? — он схватил ее за руку. — Завтра наши начнут бомбить караван. И первыми потопят незащищенные баржи. Чтобы передать тебе это, мы с Леной рисковали жизнью… Когда я бежал сюда, по мне стреляли… Подумай о своей, о нашей общей ответственности! Меня послала Лена, и я говорю от ее имени!.. А батареи, клянусь, достану!..
— Хорошо! Но если меня сегодня немцы не запеленгуют, я буду считать, что родилась во второй раз.
Глава восьмая
ОТЗВУКИ ДАЛЬНЕЙ КАНОНАДЫ
Одессу начало лихорадить. По многим признакам чувствовалось, что завоеватели города проявляют нервозность.
С двадцатого января в городе ввели осадное положение. Прибыло много войск. На перекрестках улиц и на берегу, в дотах и дзотах устанавливали орудия и пулеметы. Участились столкновения между немецкими и румынскими солдатами. Газеты печатали объявления о срочной продаже гостиниц и ресторанов.
Каждый день, каждую ночь шли облавы, аресты, повальные обыски, расстрелы…
В то же время могучие тайные силы противодействия врагу стали повсюду решительнее и активнее. В порту участились аварии. Поезда с грузом то и дело наталкивались на составы порожняка или принимались на занятые пути. У грузовых машин лопались проколотые кем-то покрышки. Происходили диверсии и на судоремонтном заводе. Казалось, вся Одесса стала фронтом незримой войны.
Из дома в дом ползли слухи о том, что с моря ожидается десант советских войск…
Всякий раз, когда Лена возвращалась из порта, она медленно шла по шумной Дерибасовской.
Еще недавно казалось, Дерибасовская забыла о войне. Да и называлась она улицей Антонеску. Женщины в ярких шелках, с длинными завитыми волосами обходили магазины, а за ними тащились денщики с корзинами для покупок. Сегодня эти женщины, растеряв надменность, сами таскают в порту по трапам кораблей свои чемоданы. Сколько раз за последние десятилетия над Одессой нависало слово «эвакуация»?.. И опять оно мечется по улицам.
Два офицера в форме цвета хаки и в фуражках с очень широкой тульей, придающих им опереточно-горделивый вид, неистово стучатся в закрытые двери ресторана «Черная кошка». Швейцар с обмякшей бородой, приоткрыв дверь, кричит:
— Господа! Ресторан закрыт!.. Эвакуация!..
Дойдя до конца Дерибасовской, Лена остановилась. На круглой тумбе рядом с порванной афишей, извещавшей, что в театре Василия Вронского состоится премьера — бенефис артиста Николая Сергеевича Фалеева, комедия-фарс «Ни минуты спокойствия», — косо наклеена напечатанная на грубой оберточной бумаге военная сводка немецкого командования, извещающая о новых победах. Но никто не останавливается. Пожар в нефтегавани, полыхавший всю ночь, взрывы цистерн с бензином, как артиллерийская канонада, не давали городу уснуть.
И все же Одесса оставалась прекрасной. Платаны с черными узловатыми ветвями, казалось, широко раскинули руки и глубоко вдыхают теплый морской ветер. Скоро на город обрушится первый весенний дождь. И тогда уже совсем близко лето…
Лена вернулась домой как раз вовремя. Надя уже снова тщательно заперла дверь и молча принялась за работу.
Отойдя к окну, Лена выглянула на улицу — все спокойно — и, присев на подоконник рядом с фикусом, стала терпеливо ждать.
Когда Надя занята делом, ее лучше не тронь — взорвется, как петарда.
И все же Лена нетерпеливо спросила:
— Ну, что там? Что происходит?
— Иди, послушай…
Ее сразу оглушила бешеная истерия войны, и тишина комнаты мгновенно потеряла свое очарование. На всех мыслимых регистрах, начиная от пронзительно-тонкого, свистят, стучат, гудят морзянки, слышны голоса. На мгновение возник звук скрипки, и тут же на него, как на чужака, яростно набросились всевозможные свисты и хрипы. Удивительно, как Надя умудряется разыскать штабную рацию в этом хаосе.
— Появились три новые немецкие рации! — сказала Надя.
Лена сняла наушники и снова отошла к окну. Надя стала укладывать передатчик.
— Как по-твоему, далеко от города?
— Нет, где-то совсем близко. Это для нас счастье, Ленка!
— Почему?
— Да потому, что в городе часто меняются рации. Пеленгаторы не успевают следить за всеми. Будь одни и те же, нас давно бы засекли.
— Ткачевич! — вдруг воскликнула Лена. — Переходит улицу! Торопится!..
Через минуту Ткачевич, обросший светлой щетиной, вошел в комнату, устало опустился на стул.
— В этом доме стакан воды получить можно?
Пока он пил большими жадными глотками, Лена рассматривала его лицо. Да, за эти дни ему сильно досталось. Он осунулся, щеки ввалились, глаза щурились, как у человека, который изо всех сил борется с одолевающим его сном.
— Где Миша? — вдруг спросил Ткачевич. — Ищу с самого утра…
— А что случилось?
— Прибыл Натушар!
— Кто он?
— Кто? — повторил Ткачевич, удивленно взглянув на Лену. — Натушар — это крупный, я бы сказал, крупнейший немецкий специалист по эвакуации. Если ему удастся, то разберет по кирпичикам даже оперный театр и вывезет. И все же это не главная новость… Дай еще воды!..