— Что можно сделать? — спросила Лена.
— Надо нарушить систему!
Лена не отрываясь смотрела на зловещую цифру. Она понимала, как неимоверно сложно осуществить то, что предлагал Ткачевич. Ведь она своими глазами видела бункера и траншеи.
— Как же это сделать? — спросила она.
Ткачевичу, однако, эта проблема не казалась безвыходной. В той истинно немецкой тщательности, с которой вся система была замаскирована, таились большие возможности. Крейнц зарыл провода, считая, что этим самым он сможет уберечь их от возможных диверсий. Нельзя отрицать, что в этом расчете есть здравый смысл. Однако вряд ли можно заметить обрывы проводов, если, несмотря на бдительную охрану, кому-то удастся повредить их. Определить же, где пролегают траншеи, даже ночью, при слабом свете фонарика, не так уж сложно: они покрыты свежей землей.
Миша настоял на том, чтобы Лена больше на работу в порт не ходила. Петри приказал составить списки грузчиков, указав их домашние адреса, для того чтобы насильно посадить их на корабли и вывезти из Одессы.
Но, как оказалось, Петри собирался эвакуировать далеко не всех.
Выбрав одну из свободных минут, Миша решил поглубже прощупать подлинные намерения своего начальника.
— Господин зондерфюрер, я изменил русским и помогал вам, — сказал он. — Теперь я хочу уехать в Германию…
Петри сокрушенно развел руками.
— Ах, Михель, — участливо сказал он, — русские скоро будут здесь, а нам даже всех своих людей вывезти не удается. Мой вам совет: постарайтесь проникнуть в катакомбы, отсидитесь там, а когда придут русские, выйдете вместе со всеми…
— Значит, вы, господин зондерфюрер, мне отказываете?
— Что делать?! Я смог включить в список лишь одного Ткачевича!..
Так! Очень ценные сведения! За свою судьбу, значит, Миша может не беспокоиться. А Ткачевич должен заранее обдумать, как ему поступить…
Вечером первого апреля Надя радировала: город и порт в эвакуационной горячке. А в одиннадцать утра на другой день передала о том, что из города усиленно отходят все германские войска, что объявлена эвакуация населения в возрасте от 14 до 50 лет; что в Румынию ушел пароход «Мадонна» водоизмещением в три с половиной тысячи тонн — на борту у него продовольствие и медикаменты; отплыли девять быстроходных десантных барж с тремя тысячами немецких солдат и двумя тысячами раненых.
Вечером четвертого апреля напряжение эвакуации, по всем признакам, начало спадать. Натушар уехал, и неизвестно было, вернется ли он.
Из окна здания управления Миша и Ткачевич долго смотрели на груды ящиков в порту, на пакгаузы и склады. Постепенно сгущался вечерний сумрак. Солнце склонялось к западу, и темнеющая синева моря, казалось, уходила в бесконечность.
— Нельзя больше ждать! — нарушил Ткачевич затянувшееся молчание. — Давай сделаем все сегодня ночью.
— Вы думаете, они взорвут порт еще до своего отхода?
— Нет, но у нас не останется времени.
Миша согласился. Риск остается риском. И с каждым днем он будет лишь усиливаться.
— У меня есть на двадцатом причале знакомый румынский солдат — Сергей Федоров, — сказал Миша.
— Румын с фамилией Федоров? — удивился Ткачевич.
— Нет, он молдаванин. Я давно с ним знаком, к нему присматривался, а сегодня утром поговорил начистоту. Он обещал помочь…
— Ну, если ты уверен, привлеки его, — сказал Ткачевич, — но действуй решительно.
Время от времени звонил телефон, Ткачевич снимал трубку, отдавал короткие распоряжения. Потом его вызвал к себе Петри, чтобы уточнить, какие важные грузы еще ждут отправки.
Миша томился в одиночестве часа два. На порт спустилась прохладная апрельская ночь. Редкие огни мелькали у причалов, то загорались, то мгновенно исчезали, словно их задувал ветер. На причалах, охваченных эвакуационной горячкой, грузчиков оставалось мало. Многие уже пронюхали, какая им грозит опасность, и попрятались. Оставшимся в порту помогали моряки и солдаты. Гулко начинали лаять сторожевые собаки и под строгим окриком тут же замолкали.
А что, если для начала пойти в разведку? Миша еще постоял перед окном, потом набрался мужества, вышел из дома и медленно двинулся к двадцатому причалу.
Он не сделал и десяти шагов, как услышал шаги приближавшегося патруля и едва успел прыгнуть за ящик. Нет, по дороге идти опасно! Ведь особых дел у него на двадцатом причале сейчас нет, и его могут задержать.
Самое верное — пробираться напрямик по грудам железа и всякого хлама, который скопился в порту. Этот путь связан с риском сорваться и разбить себе голову о какую-нибудь железную чушку. Но это все же менее опасно, чем непрерывно бегать от патрулей. Если они его заметят, то, несомненно, установят наблюдение, и тогда задача не только во много раз усложнится, но вообще может оказаться невыполнимой.
Когда Миша вернулся в управление, Ткачевич уже был в своем кабинете.
— Где ты пропадал? — спросил он.
Миша рассказал ему о результатах разведки. Ткачевич подумал немного и сказал:
— Вот что! Иди к своему румыну на двадцатый причал, а у меня есть дела на четвертом и девятом. Чем будешь резать?
— У Федорова есть большой немецкий саперный нож.
— Советую потом сразу же от ножа избавиться! Вдруг станут обыскивать? — Он взглянул на часы. — Скоро смена. Часовые устали, но те, кто их сменяет, начнут обход с новыми силами.
Они вместе спустились вниз и остановились у крыльца. Сейчас, когда они не знали, увидятся ли снова, Ткачевича покинула обычная сдержанность.
— Ну, Миша! — проговорил он. — Будь осторожен! Я еще хочу выпить на твоей свадьбе…
Он быстро шагнул влево и исчез во тьме. Миша подождал, пока стихнут его шаги, глубоко вдохнул свежий морской воздух, как пловец перед прыжком с вышки, и, перейдя дорогу, перелез через груду старых железных труб.
Какое счастье, что он так хорошо изучил порт! Несколько раз Миша оказывался в двух шагах от патрулей, а когда приблизился к причалу, чуткий пес свирепо залаял и стал бросаться на станину, за которой притаился парень. Солдат цыкнул на пса и оттащил его в сторону.
Федорова Миша разыскал в деревянной дежурке на краю причала. Зимой в этой будке отогревались часовые, а летом она пустовала. Стол, стоявший возле разбитого окошка, никогда не просыхал от пролитого на него вина. Через минуту они уже вместе пробирались вдоль причала. Миша держал в руках длинный кусок тонкой железной трубы с загнутым концом, которую Федоров отыскал в ворохе лома, а в кармане у него лежал острый саперный нож.
— Ты иди на одиннадцатый причал, — тихо сказал Миша.
— Зачем?
— Как зачем? Провода резать!
— А я уже обрезал, — сказал Федоров. — Ты загони палку поглубже, поддень ею провод, вытяни его кверху. И р-раз! Как голову курице. Только не забудь потом загнуть концы в разные стороны, чтобы под землей опять контакт не получился.
«Наловчился! — подумал Миша. — И так все ему просто! Без подготовки и без переживаний».
Они подошли к повороту; в случае внезапного появления патруля отсюда сразу же можно незаметно скрыться.
— Давай тут, — предложил Миша. — Как раз отсюда провод идет на двадцатый причал.
Палка бесшумно вошла в рыхлую землю, как ложка в густой мед. Но провода Миша сумел подцепить только на третий раз. Быстрыми, почти судорожными движениями полоснул по ним ножом, но они оказались слишком толстыми. Наконец голый провод лопнул, Миша быстро загнул концы в разные стороны; со вторым пришлось повозиться. Вот, наконец, еще два конца загнуты под острым углом.
— Теперь назад пихай! — услышал он наставительный шепот Сергея. Ну и нервы же у этого парня!
Миша палкой вмял обрывки проводов глубже в землю и притоптал ее.
— А теперь разрыхли! Не то увидят утром, где затоптано, и начнут проверять!