Наступила тишина.
— Сколько ты пробыл дома? — подумав, спросил командир.
— Два месяца, — ответил Янис и поправился: — Почти два.
— И тебе больше нечего нам сказать?
Янис с недоумением посмотрел на него:
— Я не понимаю, почему вы сомневаетесь во мне? Разве я дал повод для подозрений? Возможно, я не должен был спастись, а должен был остаться на дне Даугавы, но я жив! Что вы от меня хотите?
— Он прав. Пора все объяснить, — твердо сказала Мария. — Я знаю его лучше всех, и мне принадлежит последнее слово. Янис, ты сейчас поймешь, в чем дело. Тебе будет тяжело. Приготовься к самому худшему.
— Я готов, — нахмурился Ян.
— Я верю, что ты ни о чем не подозреваешь. Не так легко подумать худое про родную мать.
— Погоди! — крикнул Янис, и словно молния сверкнула перед ним. — Ты говоришь про колбасу и масло и норковую шубку? Я сразу спросил, откуда это.
— И получил ответ?
— Она работает горничной в богатой семье. Ей приходится дежурить по ночам. Хозяин дает талоны в немецкий продовольственный склад. А шубку он велел ей носить, чтобы она не отличалась от других.
С каждой фразой Янис все сильнее ощущал, насколько неправдоподобны его объяснения. Он понял, что нарочно не желал подвергать сомнению то, что слышал от матери, так как любил ее. Он умолк, растерянно глядя на Марию.
— И тебе не показалось, что здесь что-то не так?
— Нет, — хрипло ответил он. Это не было полной правдой. Пожалуй, он не удивился бы, узнав, что мать работает в немецком ресторане или в столовой для шуцманов. Такая догадка мелькала у него, но он прогнал ее, потому что ему было страшно поверить в падение Лилии. Но то, что сообщила Мария, оказалось настолько страшнее, что Янис отшатнулся, словно пытаясь убежать от жуткой правды.
— Твоя мать работает в гестапо! — услышал он. — Она переводчица у самого оберштурмбаннфюрера Ланге, присутствует на допросах самых важных арестованных, фашисты считают ее своей, и это в действительности так!
— Нет! — прошептал Янис.
— Каждую ночь твоя мать видит, как эсэсовцы избивают людей, слышит их проклятья и переводит то, что может понадобиться следователям. Без ее участия не происходит ни одно истязание, ни одно убийство.
— Нет! — еще раз сказал Янис.
— А норковая шубка, о которой ты упоминал… Что ж, фашисты выдают такие вещи из своих складов своим верным слугам, а как попадают вещи в склады, тебе, наверно, не надо объяснять. Ведь ты побывал в Саласпилсе.
Янис закрыл лицо руками и долго не шевелился. Ему нечего было возразить Марии, а его гости стояли посреди комнаты и сурово смотрели на него. Только Мария смотрела не сурово, а с жалостью и с нежностью. Она провела рукой по волосам Яна и сказала:
— Вот так обстоят дела, мой дорогой. Я понимаю, что услышать это было тяжело.
— Неужели все покорились фашистам? — вырвалось у Яна.
Скроманис многозначительно взглянул на Марию, словно желая ее предостеречь, но она ответила:
— Мы не покорились, Янис, хотя и работаем у немцев. Я — в немецком госпитале, там же, где до войны, Юргенс — сцепщик вагонов на станции. Скроманис — сменный мастер в авторемонтной мастерской, а командир нашей подпольной группы Петер Зутис — слесарь на «Вайрогсе». Эта группа — только небольшая часть подпольной организации, насчитывающей сотни людей. И многие из них, как и мы, вернулись в Ригу, чтобы организовать здесь борьбу с фашистами, выполняя приказ командования Красной Армии и Центрального Комитета комсомола Латвии.
— Значит, мне повезло! — ответил Ян. — Вы примете меня к себе и дадите задание.
— Сначала мы тебя проверим, — проворчал Скроманис, но Мария перебила:
— Яниса не нужно проверять, и задание для него готово. Вы знаете, о чем я говорю. Всю ответственность я беру на себя. Если вы верите мне, вам придется поверить и ему.
Мужчины, попрощавшись, ушли. Мария обняла Яниса и прошептала, касаясь горячими губами его уха, смущенно и счастливо:
— Как же я соскучилась по тебе, боже мой!
…Ему было очень жалко будить ее утром. Голова Марии лежала на его руке. Она, видимо, очень устала, и щеки ее ввалились. Но он спешил на работу и не успел поговорить с ней о главном.
— Это будет трудно, — сказала Мария, когда они сидели за столом и пили кофе. — Но ты должен справиться, потому что, кроме тебя, никто не сможет выполнить такое задание. Ты попросишь мать подыскать для тебя тепленькое местечко у немцев. Притворишься, будто охвачен страхом, не думаешь о борьбе и заботишься только о себе.
— Она не поверит, — покачал головой Янис.
— Должна поверить. Ты скажешь, что знаешь, где она служит, но не осуждаешь ее, ибо убедился, что Красная Армия разбита. Тогда она перестанет тебя опасаться и ты сможешь выполнить задание. Твоя цель — узнавать, что происходит на допросах в гестапо. Ты будешь предупреждать нас о готовящихся арестах, станешь нашими ушами и глазами на улице Реймерса. Ты сделаешь огромное дело!
— Да! — тихо сказал Янис.
Он запомнил адрес Марии. Она жила недалеко от госпиталя. Квартиру выбрала удачно. В случае провала можно было вылезти в окно и спуститься по дереву в парк.
— Придешь ко мне после того, как выполнишь задание, — сказала Мария. Ян проводил ее немного и отправился в свою велосипедную мастерскую.
На работе он попытался обдумать предстоящий разговор с матерью, но мысли путались, он совершенно не представлял, как станет произносить всю ту чушь, которой его научила Мария, и в конце концов отказался от поисков определенного плана действий. Не признаваясь в этом себе, он не верил, что сумеет обмануть Лилию. Слишком хорошо она его знала!
Все произошло не так, как он ожидал.
Войдя во двор, Янис увидел в окне их домика яркий свет. Обычно Лилия обходилась настольной лампой, не желая привлекать внимание соседей. Ян осторожно пересек двор и заглянул в окно. Задернутая штора зацепилась за цветок, стоящий на подоконнике. Сквозь щель Ян увидел внутренность комнаты. Форточка была открыта, и он услышал голоса.
За столом сидел мужчина в форме эсэсовского офицера, в черном мундире с серебряным погоном на плече. Когда он повернулся в профиль к Яну, тот оцепенел от изумления и неожиданности. Он узнал гостя. Это был Вейснер, начальник строительства Саласпилсского концлагеря и прочих фашистских особо секретных объектов, человек с интеллигентным лицом, на глазах которого охранники десятками расстреливали заключенных, если только замечали, что он недоволен темпом работ. Но как в лагере, так и теперь вид у Вейснера был в высшей степени приличный и достойный.
На скатерти Янис рассмотрел бутылки и множество тарелочек с разнообразной закуской. Мать сидела напротив Вейснера, как всегда, аккуратно причесанная, в синем нарядном платье. Губы ее были накрашены, а брови слегка подведены.
— Вы очень скромная женщина, фрау Лилия, — донеслось до Яниса. — Вы нравитесь мне, а ваш уютный домик именно таков, как я представлял. Наконец-то после моих многочисленных просьб вы позволили мне посетить вас.
— Я боялась не угодить вам, господин Вейснер, — ласково ответила мать.
— Я вижу, что не ошибся в вас! — самодовольно заявил Вейснер. — Я надеюсь, мы станем большими друзьями, и хотел бы выпить за это.
— Быть вашим другом большая честь, — сказала Лилия. — Вам доверены судьбы многих людей, и то, что вы делаете, очень важно для победы великой Германии. Железным характером и несгибаемой волей, наверно, нужно обладать, чтобы заставлять работать этих заключенных коммунистов. Ведь сейчас их в лагере, я думаю, несколько тысяч, и, как мне рассказывали на улице Реймерса, скоро должны прибыть еще несколько эшелонов из Польши, Франции и Бельгии?..
— Да, это так. Мы затребовали их давно и ждем со дня на день.
— Подумать только, что вам приходится зря кормить столько преступников! — вздохнула мать.
— Не зря! Вовсе не зря! — усмехнулся эсэсовец. — Для них найдется работа. Уже построен подземный военный завод, о котором, очевидно, вы знаете… Там мы будем изготовлять наше победоносное секретное оружие, и работающим на конвейере не придется жаловаться на излишек свободного времени.