Но чем же в таком случае можно было объяснить слова, сказанные матерью недавно в темном зале кинотеатра? Лилия пришла на свидание взволнованная.
— Люди радуются, что Красная Армия близко, однако забывают, что она еще не здесь! — глухо произнесла Лилия, глядя на экран. — Лозе и Ланге пока в Риге, и в подвалах гестапо каждую ночь расстреливают осужденных. На днях я рассказывала тебе об эшелоне с заводским оборудованием, приготовленным немцами к отправке. Позавчера какие-то люди попытались разобрать путь, но были арестованы. Их казнят, а эшелон отправят. Какой в этом толк?
— Почему ты спрашиваешь меня? — прошептал Янис.
— Потому что я хочу, чтобы ты знал о том, о чем уже знают многие. Эшелоны все равно не доходят до места назначения. Советские бомбардировщики и штурмовики встречают их в нужном месте и в нужное время. Сейчас не сорок первый год. Каждый должен делать свое дело, понимаешь? Нужно быть в этом деле настоящим специалистом, а значит, не лезть зря под пули и помнить, что живые нужнее, чем мертвые.
— Да мне-то наплевать на то, о чем ты говоришь! — буркнул встревоженный Янис. — Уж не думаешь ли ты, что я имею отношение к этим людям? Я не так глуп. Я живу для себя, точно так же, как и ты!
— Ты не глупый, — прошептала Лилия, и лицо ее приняло страдальческое выражение. — Ты только еще очень юный и неосторожный.
На улице он попросил ее встретиться с ним через два дня.
— Неужели тебе не хватает того, что я даю? — покачала она головой. — Жадность всегда приводит к несчастью.
— Я беру деньги и все остальное не для себя! — отрезал Ян, забыв, о чем только что говорил в зале кинотеатра, пытаясь убедить мать в своей непричастности к делам подпольщиков. Но она не заметила противоречия в его поведении. Она крепко обняла его, поцеловала долгим поцелуем в лоб, потерлась носом о его щеку и ушла не оборачиваясь.
…В тот же вечер он сказал Марии то, о чем не решался сообщить прежде:
— Знаешь, по-моему, мать догадывается, что я собираю сведения для подпольной организации.
— Тогда больше нельзя поддерживать с ней связь, — тотчас же ответила Мария. — Немедленно смени квартиру.
— Зачем?
— Она погубит тебя и нас.
— Ерунда! — махнул рукой Ян. — Я знаю, на что она способна, а на что нет. Кроме всего прочего, им всем сейчас не до нас.
Присутствовавший при разговоре Скроманис угрюмо заметил:
— А все-таки не ходи больше домой. Ночуй у меня.
— Да бросьте вы! — с досадой сказал Янис. — Пусть она стала кем угодно, но не забывайте же в конце концов, что она моя мать. Она меня родила и вырастила, а когда я умирал, вытащила из могилы! И если она давно догадывается, что я связан с подпольем, и все же продолжает давать сведения, значит, не собирается никого предавать. Она думает о будущем, вот что я вам скажу! Она не хуже нас понимает, что фашистов скоро выгонят.
Переглянувшись, Мария и Скроманис промолчали, а Янис отправился к своей старушке.
Ночью в дверь раздался осторожный стук. Вытащив из-под подушки пистолет, Ян подкрался к порогу и прислушался. До него донеслось прерывистое дыхание.
— Это ты, мама?! — удивленно сказал он и откинул крючок.
Лилия быстро вошла, сбросила шубку на стул и в изнеможении опустилась на кровать. Щеки ее ввалились.
— Что-нибудь случилось? — настороженно спросил Янис.
— Можно остаться у тебя до утра? Предстоит много работы, а я не спала уже две ночи. Я не хочу, чтобы меня снова вытаскивали из постели.
— Много работы? — переспросил Ян, — Наверно, они там упаковывают чемоданы?
— Еще нет, — ответила Лилия. — Они приготовились к операции, и, значит, утром следователям и переводчикам придется потрудиться.
У Яна пересохло в горле.
— А ты знаешь что-нибудь об этой операции?
— По-моему, тебя она не должна волновать. Если я правильно поняла твои слова, ты не так глуп, чтобы впутываться в подобные истории.
— Да, конечно, — нетерпеливо перебил он. — Мне просто интересно.
— Сегодня в четыре часа утра будут арестованы те, кто посылает людей разбирать железнодорожное полотно, — сказала Лилия. — Один из арестованных не выдержал пыток и назвал адреса. Ты мне постелешь на полу или возьмешь у хозяйки раскладушку?
— Мне нужно ненадолго уйти, — сказал Ян. — Ложись и спи.
— Только ты, пожалуйста, возвращайся, — тихо попросила мать, и голос ее дрогнул. — Будет глупо и ужасно, если с тобой что-нибудь случится этой ночью!
Он не услышал конца ее фразы. Он был уже на улице.
В темноте слышались какие-то шорохи и шаги. Рабочая окраина Риги уже не казалась вымершей после наступления темноты, как бывало год назад. Дворы и переулки жили своей таинственной жизнью.
Янис поспешил к Марии. Опасность угрожала ей одной из первых. Именно она руководила диверсионными группами в штабе подполья.
Через центр города Ян пробрался с трудом. По Адольф-Гитлерштрассе непрерывным потоком двигались крытые брезентом грузовики. Из-под брезента виднелись серые, усталые лица солдат.
Проникнув в парк, Янис с облегчением перевел дыхание, но тут ему пришло в голову, что он опоздал. С бьющимся сердцем он продрался сквозь кусты.
Двухэтажный домик возле больницы спал. Не светилось ни одно окно. Ян обошел дом кругом, постоял возле подъезда. Было тихо. Немцы еще не явились. Он взбежал по лестнице и открыл дверь своим ключом. Не зажигая света, подошел к Марии и нагнулся над ней, с нежностью вслушиваясь в ее ровное дыхание.
— Что такое? — испуганно села она, проснувшись.
— Вставай! — ответил Янис. — Сейчас они за тобой придут. Кто-то из арестованных назвал адреса членов штаба.
Мария молча принялась одеваться.
— Быстрее! — поторопил Ян, напряженно прислушиваясь. Ему показалось, что внизу хлопнула дверь.
— Тебе мать сказала? — спросила Мария.
— Она пришла ко мне ночевать. Ей не хотелось, чтобы ее вызывали сегодня на работу. Но все же я думаю, что она проговорилась не случайно.
— Мы разберемся, — ответила Мария. — Мы обязательно во всем разберемся. Я готова. Возьми под матрасом автомат. Мы пойдем к Скроманису, потом к Зутису.
В этот момент в дверь раздался громкий стук. Затрещали доски.
— Кончено! — прошептал Ян. — Выбирайся через окно. Я их задержу.
— Я тебя не оставлю, — ответила Мария. — Погибнем вместе.
— А Скроманис! — сказал Янис и подтолкнул ее к окну.
В дверь замолотили прикладами. Ян увидел черный силуэт Марии в сером квадрате окна.
Из двери вылетела доска. Янис бросился за шкаф и прошил стенку длинной очередью. На лестнице все стихло, но через мгновение пули в щепы разодрали дверь. На столе лопнула чашка. Янис лег на пол. В комнату ворвались эсэсовцы, веером пуская очереди из автоматов. Заплясали лучи карманных фонарей. Янис пристрелил двоих. Третий выскочил на лестницу и крикнул оттуда:
— Сдавайся! Бросаю гранату!
Сверкнул огонь, горячая волна воздуха ударила в лицо. Правая рука у Яна повисла. Автомат упал. «Эх, не оставил пулю для себя!» — с сожалением подумал Ян. Кто-то повернул выключатель. В багровом тумане появились эсэсовцы.
— Стреляйте! — крикнул Ян, но они завернули ему раненую руку за спину, и он потерял сознание от нечеловеческой боли.
Очнулся он в камере. Перед ним на полу стояла алюминиевая миска, наполненная каким-то варевом. Пошевелившись, Ян обнаружил, что рана в плече перевязана. Это было плохо. «Станут допрашивать!» — понял Янис. Он не ошибся. Спустя сутки дверь открылась, и рыжий надзиратель, выплюнув на пол сигарету, рявкнул: