Председательствующий с холодной торжественностью зачитывал:
— Приговор № 1-326. Именем его величества царя Симеона II суд приговаривает: подсудимого Александра Костадинова Пеева в соответствии со статьей 112 уголовного кодекса и статьей 3 закона о защите государства к смертной казни через расстрел!..
Он вперил взгляд в изможденного седого мужчину на скамье подсудимых. Веки мужчины были прикрыты. На щеках — шрамы, следы недавних истязаний. Одежда висела на его худых плечах.
Председательствующий перевел взгляд на человека, сидящего рядом. Болезненно горящие глаза. Сквозь землистую бледность и кровоподтеки — жаркий румянец на скулах.
— Подсудимого Емила Николова Попова в соответствии со статьей 112 уголовного кодекса и статьей…
Он стал зачитывать скороговоркой, заглатывая слова, чтобы скорей покончить со всем этим делом!
— …к смертной казни через расстрел. Подсудимого Ивана Илиева Владкова… к смертной казни через расстрел.
О чем думали в эти минуты боевые товарищи? Мы не знаем. После окончания следствия Александр Пеев смог написать: «Эти сто дней были непрерывным кошмаром. Удивляюсь, как все это я выдержал».
Сохранилось и его предсмертное письмо:
«…Я спокоен, не чувствую никаких угрызений совести по поводу того, что я совершил и за что осужден на смерть. Считаю, что я исполнил свой долг, причем одинаково и по отношению к болгарскому народу и к нашим освободителям — русским… Я начал служить Советскому Союзу сознательно, беря на себя весь риск, так как убежден в правоте дела, за которое он борется. В схватке Германии и Советского Союза каждый болгарин, каждый славянин должен встать на сторону России…»
Может быть, в те мгновения, когда зачитывался приговор, его наполняло это чувство гордого сознания, что он сделал все для блага своего народа. Может быть, обводя взглядом своих друзей, он гордился их мужеством и сожалел, что они вынуждены разделить с ним его участь… А может быть, он радовался тому, что в этом холодном зале суда нет его ближайшего соратника, Никифора Никифорова, нет еще нескольких других членов его разведгруппы и что эти люди сохранят в своей памяти и расскажут народу освобожденной Болгарии и победившей Советской России об их скромном вкладе в общую борьбу народов против фашизма…
Никифор Никифоров был отстранен от должности и взят под арест прямо там, в кабинете военного министра Михова.
Однако на первом же допросе он почувствовал, что у Стоянова и Недева нет никаких улик против него, за исключением радиограмм — уж его-то, юриста, прокурора и бывшего председателя военных судов, не так-то просто было провести.
Во время встреч с Александром Пеевым они думали о возможности провала. Теперь Никифоров решил твердо придерживаться версии, которую они разработали:
— Я ничего не понимаю, господа! О ком вы говорите, о каком товарище Журине?
Ему зачитали текст радиограммы.
— Да, да, припоминаю… Кажется, я беседовал на эту тему с Сашей… Как вам должно быть известно, господа, мы с Сашей Пеевым друзья детства. Правда, в последнее время мы встречались все реже — заботы, знаете ли… конечно, когда виделись, обсуждали политическую обстановку в стране. А кто сейчас не говорит об этом?.. Возможно, Пееву удалось выведать у меня какие-то сведения… что ж, как генерал и государственный чиновник, я виноват.
— Не находите ли вы, что довольно странным выглядит знакомство царского генерала с отъявленным коммунистом?
— Но, насколько мне известно, с Пеевым знакомы и начальник генерального штаба Лукаш, и министр и вы, уважаемый Кочо.
Конечно, все зависело теперь от того, как будет вести себя на следствии Александр Пеев. Никифоров с болью представлял: если с ним, высокопоставленным генералом, следователи даже и теперь держат себя почтительно, да и находится он всего лишь под домашним арестом, то против Саши применяют все изощренные пытки, которыми славятся застенки болгарской охранки. Выдержит ли он?..
Пеев выдержал. Никаких улик против Никифорова — Журина не прибавилось.
Но и Кочо Стоянова не так-то просто было провести. Он словно бы нюхом чувствовал: здесь что-то неладно. Тогда Никифоров решил прибегнуть еще к одному средству.
Нарушив домашний арест, он заявился к советнику царя, «болгарскому Распутину» Любомиру Люльчеву: так, мол, и так.
Тот выслушал, ответил:
— Все, что зависит от меня, сделаю. Сейчас же пойду к царю.
На следующий день Никифорова вновь вызвали в министерство — в отделение контрразведки, где проводилось дознание по его делу.
В дверях кабинета генерала встретил сам Стоянов.
— Мне кажется, что вы действительно говорите правду, — угрюмо сказал он. — Царь такого же мнения. Извините за беспокойство, вы свободны.
Никифоров понял — заступничество Люльчева возымело силу.
Возможно, сыграло роль и другое: всего год назад в Софии был казнен известнейший генерал, болгарский патриот Владимир Займов — антифашист, активный борец против гитлеризма. И теперь при дворе понимали, что новый скандал, в котором окажутся замешанными высшие военные круги, еще больше подорвет их престиж в глазах союзников по «оси». Дело с Никифоровым решили замять. Царь отстранил его от всех постов, уволил в отставку и высочайше указал:
«Окончательно расследовать это дело после войны, когда станут известны все обстоятельства…»
Никаких конкретных обвинений органы следствия не смогли предъявить и Александру Георгиеву, банковскому чиновнику, проходившему стажировку в Германии. Гестапо нашло его в Берлине по адресу: Нюрнбергштрассе, 20. Георгиева арестовали. Продержали в тюрьме три месяца, но ничего доказать не смогли. Да, он переписывался с Пеевым. Кажется, что-то сообщал о положении в Германии. Но он не знал, что эти сведения представляют военную тайну, — он человек штатский, чиновник, финансист… Георгиева выставили из Германии, и он возвратился в Болгарию.
Сразу же после ареста Александра Пеева был отозван с поста посла в Японии его брат Янко. Он своевременно узнал о провале подпольной организации. Хорошо понимая, что его ожидает в Софии, он «затерялся» где-то на обратном пути…
Почти три месяца пробыл в партизанском отряде радист Попов. Емил уже не пытался связаться с Центром — после его сообщения о провале в Москве не поверят новым радиограммам, да и операторы там, наверное, уже прекратили дежурство на его волне. Емил стал конструировать передатчики для партизанских отрядов, для Центрального Комитета партии, находившегося в подполье. Тяжелая болезнь не позволяла ему участвовать в боевых операциях партизан.
Но однажды пришлось. 13 июля жандармы выследили явочную квартиру, напали на дом Маркова. Отстреливаясь, подпольщики отошли на склоны горы Витоша. Марков и еще несколько коммунистов погибли при перестрелке. Емил Попов снова был схвачен…