«Сначала налево, — твердила про себя Саша, — потом мимо трапезной...» Она запоминала повороты, переходы, глубокие ниши в каменных стенах.
Наконец они очутились в небольшой комнате с низкими сводами. Тяжелая, окованная железом дверь вела в соседнее помещение. Монахиня шагнула к двери, прислушалась. Обернулась к Саше:
— Жди.
Негромко постучала раз, другой... Дверь не сразу отворилась. Монахиня скрылась за ней.
Саша осталась одна. Низкая комнатка была без окон, тускло светилась лампадка у божницы в углу.
Саша выглянула в коридор. Там из узкого оконца пробивался солнечный свет. Сверху зеленый монастырский двор выглядел особенно тихим и безмятежным. Саша разглядела худую фигуру Николая вдали, у конюшен.
Скрипнула дверь. Саша метнулась обратно, опустилась на колени перед божницей.
— Войди, — сказала монахиня.
Она пропустила Сашу в комнату, плотно закрыла за ней дверь.
Келья была неожиданно просторна и светла, но убрана просто, даже аскетически. Простая деревянная кровать, покрытая серым солдатским одеялом. Из-под него виднелся край белоснежной простыни.
В красном углу одна-единственная икона богоматери старинного письма.
Простые стулья, грубый коврик для молитвы. И только изящный письменный стол, вероятно, связывал игуменью с прошлой «мирской» жизнью. На столе лежало несколько книг, стоял красивый, тонкого фарфора чернильный прибор, массивное пресс-папье.
— Садись, девушка, — сказала игуменья. — Я слушаю тебя.
Саша осталась стоять, лишь положила на стул свой тощий узелок. Игуменья была нестарой — лет пятидесяти, не больше, со строгим красивым лицом. Серые глаза смотрели спокойно и проницательно. Саше даже стало не по себе.
— Что за беда у тебя?
Саша оглянулась на монахиню у дверей.
— Позвольте, матушка, вам наедине сказать...
Игуменья знаком отпустила монахиню.
— Я слушаю тебя. Говори.
— Бесплодная я... — тихо сказала Саша.
Это она продумала заранее. К таким жалобам в монастыре привыкли.
Настоятельница чуть подняла ровные брови.
— Но ты ведь так молода... Давно замужем?
— Второй год... Муж каждый день попрекает... Будто я в чем виновата!
— Все мы виноваты перед господом, — привычно произнесла игуменья и осенила себя знамением.
Саша тоже перекрестилась.
— В руце божьей жизнь наша, — продолжала настоятельница. — Без его воли и волос не упадет с головы. Молись, обрати сердце свое к богу, и он поможет тебе...
«Следи за ней, — вспомнила Саша наставления Николая. — Она не доверяет даже своим близким, значит, документы где-то около нее... Но она их не носит при себе, это маловероятно, игуменья понимает, что ее могут внезапно арестовать... Внимательно наблюдай, старайся подметить малейшую несообразность, странность поведения...»
— Молись! — говорила игуменья. — Не теряй надежды и веры... Верь во всемогущество господа бога нашего, ибо сама жизнь наша, все вокруг нас ниспослано им.
Настоятельница поднялась. Аудиенция заканчивалась. Лукавый бес будто толкнул Сашу:
— А Советы?
Игуменья нахмурилась. Саша старалась сказать это как можно более наивно.
— Велики грехи наши перед богом, — наконец проговорила настоятельница. — Он и холеру нам за них посылает. Ступай!
Дольше оставаться здесь было невозможно. Саша, поклонившись, пошла к двери, оставив на стуле свой узелок.
— Погоди... — остановил ее голос игуменьи.
Она неслышно подошла, заглянула в лицо Саши. Негромко, с женской жадностью спросила:
— А ребенка очень хочешь?
— Очень! — искренне, от всего сердца, прошептала Саша и почувствовала, как невольно краснеет.
Настоятельница внимательно смотрела на нее.
— Ты где живешь?
— В Москве.
— Далеко тебя привело... Значит, воистину хочешь. Погоди...
Настоятельница вернулась к письменному столу. Открыла фарфоровую чернильницу. Вынула из серебряного бювара листок. Быстро, без помарок написала записку, надписала адрес. Протянула Саше.
— Возьми. Пойди по этому адресу. Можешь вместе с мужем. Это очень хороший врач, я прошу его помочь тебе...
Саша, низко склонившись, приняла записку. Следовало, вероятно, в порыве благодарности поцеловать настоятельнице руку, но на это Саша была не способна. Пусть игуменья отнесет ее непочтительность за счет изумления. Она вышла, так и не взяв со стула узелок.