– Видел тебя.
– Зачем смеетесь, товарищ начальник! Нехорошо, я ведь тоже человек. Что мне делать в Тангатапды – нечего. В Ахангаране был, кожи привез, не смейтесь над бедным евреем. Сам болен, жена больна, пятеро детей кушать просят…
– Когда видел Ураза, Натан?
– Ай, товарищ начальник! – Натан развел руками и улыбнулся. – Все видите, все знаете! Ровно месяц прошел, как видел его, две кожи мне принес, я купил – аллах надо мной! – и деньги отдал…
– Не лги, Натан.
– Товарищ начальник, ай‑яй‑яй, я тоже человек, почему лгу?
– Три дня назад тебя видели с Уразом.
– Зачем мучаете, товарищ начальник! – на глаза сапожника навернулись слезы. – Революция нам счастье дала… Дом мой, вы знаете, раньше был у базара, теперь живу напротив ГПУ. Пусть аллах простит оговорившего меня!
– Ну ладно, видно, я ошибся, – согласился Джура и глянул исподлобья: – Может, это был другой человек, правда, Натан?
– Истина говорит вашими устами, товарищ начальник! – сапожник заметно оживился. – Человек похож на человека, все мы одинаковы, все сыны Адама… Конечно, ошиблись, товарищ начальник!
– Сколько взял с него за сапоги?
Натан побледнел.
– Товарищ начальник, Джура‑ака… Я еще… не брал я…
– Когда Ураз придет?
– Завтра… Завтра ночью… товарищ начальник! – сапожник прижал руки к груди, склонился к Джуре и хотел было еще что‑то сказать, но тот не дал.
– Я только это хотел узнать.
С этими словами Джура двинулся дальше.
Я ничего не понял из услышанного разговора. Кто такой Ураз? Какое отношение имеет к хитрому сапожнику? Хотел было спросить Джуру, но он уже подошел к чайхане, а я был так голоден, что отложил ради обеда все свои вопросы.
Обедали мы дыней, хлебом и чаем – в общем, небогато. Потом вернулись в отдел.
И там я спросил:
– Кто такой. Ураз?
– Старый мой знакомый… Умен и смел, но сбился с пути, пристал к басмачам…
Вот что рассказал мне Джура.
Раньше Ураз был пастухом, смотрел в горах за отарой ташкентского бая Абдукадыра, известного богача, торговца чаем. Когда в Туркестане установилась Советская власть, бай собрал свое богатство и бежал в Кабул. Пастухи бая гнали отары в сторону границы, и вот тут у границы, Ураз исчез, но не один, прихватил несколько сот баранов. Богатым стать хотел… И. сейчас еще хочет. Сдать баранов государству отказывается, но и жить в открытую не может. Вот и связался с басмачами – от таких, как Натан, везет Худайберды последние новости, от самого курбаши доставляет Натану награбленные вещи, а тот сплавляет еще дальше…
– Почему же мы не арестуем Натана? Раз вы столько о нем знаете?
– Нет оснований. Знаю, но не видел.
– Так вы же сказали о сапогах!
Я не понимал. Ведь ГПУ должно бороться со всякой контрой, а Джура не хочет арестовать врага, которого можно взять голыми руками, значит, тот и дальше будет помогать басмачам? А может, натворит еще чего похуже? Как объяснить Джуре? «А вдруг… вдруг он с ними заодно?» – я подумал и сам испугался своих мыслей.
– Верно спрашиваешь, говорил я о сапогах. Видел Ураза в сапогах. Натан сшил, Ураз носит. А может, украл их у Натана, а? Докажи, что нет. Натан так бы и сказал, и нам нечего ему ответить… Натан дал важные сведения, ценные. Если поймаем Ураза, многое узнаем. Тогда и о Натане подумать можно. Как говорю – верно?
Я пожал плечами: трудно сказать.
– Подумай еще. За что арестовывать сейчас Натана? За связь с басмачами? Тогда мы должны арестовать в кишлаке всех, к кому заходили басмачи… И певиц тех не должны были отпускать – вдруг тоже на басмачей работают? Нельзя таким подозрительным быть. Натан трус, значит, ты понимать должен: мы ему скажем – сделает, басмачи скажут – тоже сделает. Все сделает, сам слышал – пять человек детей, шестая жена, все кушать просят… – Джура улыбнулся, положил мне руку на плечо. – С ними жить надо вместе, Сабир. Натана сажать не надо, пусть помогает нам – вот что надо. Со временем может стать нашим человеком. А посадил – ему плохо, жене, детишкам плохо, и нам нехорошо – кто об Уразе скажет?
В комнату вошел Зубов.
– Составь протокол по тангатапдинскому делу, прокурор просит.
– Составим… Слушай, Костя, кажется, Ураз попался…
– Да ну?!
– Натан сказал: завтра Ураз к нему собирается.
– Ай да сапожник твой, хорош!
– Хорош‑то хорош, да трусит больно, дрожит как овечий хвост. Будешь возле базара, похвали*, подбодри его, ладно?
– Это можно… – Зубов пошел было, но задержался в дверях: – Кого возьмешь?
Джура кивнул на меня.
Я был ужасно рад – вот она, начинается настоящая, полная приключений жизнь! – но старался казаться невозмутимым и сдержанным: еще подумают, что мальчишка.