— Гони! Быстрее! — торопил Сергеев каюра.
— Теперь он никуда не убежит, — весело улыбаясь, говорил Долган. Сам председатель приехал. Вон окружают. Теперь Медвежьей лапе не уйти.
И тут до их слуха донесся короткий треск выстрела, потом более громкий и протяжный.
«Как плохо получается, — думал лейтенант, — перестреляют друг друга». Сомнений не было, стрелял Антонов и стреляли те, приехавшие.
— Давай быстрее! Ну пожалуйста, — просил Сергеев Долгана. — Его надо живым брать.
— Собачки совсем устали, не бегут, — говорил каюр.
Сергеев соскочил с нарты, но бежать в тяжелой меховой одежде трудно, много не пробежишь.
— Окружай! — донесся до лейтенанта голос Дорофеева.
«Молодец, — подумал Сергеев, — видно, старый фронтовик».
Лейтенант видел, как Антонов размахивал карабином, слышал его сердитый крик. На собак ли он кричал, или на преследователей, понять не мог. И тут нарта вдруг опрокинулась, Антонов свалился в снег.
«Круто повернул, — отметил про себя Сергеев. — Шустрый мужик». Лейтенант увидел, как Антонов вскочил на ноги, кинулся за нартой. Но собаки его, напуганные криком, выстрелами, мчались так стремительно, что даже тяжелая нарта, которая теперь волочилась боком, не могла остановить их.
«Теперь, братец, не уйдешь». — Лейтенант увидел, как расстояние между Антоновым и уехавшей нартой все увеличивается. Догнать нарту Антонов не может, а вокруг него уже соскакивали с нарт люди.
— Стой! Не подходи! Перестреляю! — прохрипел Антонов и остановился. Бежать он не мог и теперь с трудом переводил дыхание. Но пастухи подбегали все ближе. — Стреляю! — снова заорал Антонов, и гул выстрела коротким эхом отозвался в кустах, кедровника.
— Стойте! Не подходите! — Сергеев уже подбегал к пастухам.
Все остановились в десяти-пятнадцати шагах от Антонова, образовав неровный замкнутый круг. Посреди стоял с карабином у плеча Антонов. Сергеев теперь смотрел на этого уставшего, тяжело дышащего человека. На нем все меховое: кухлянка, брюки — канайты, торбаса — сапоги, на голове лисий треух. Из-под низко надвинутого на лоб треуха на Сергеева зорко глядели маленькие и злые глаза. Антонов высок и широк в плечах.
«Сильный и злой, — отметил про себя Сергеев. — Лет тридцать будет, не меньше. А вон и его медвежья лапа…» — Лейтенант отметил, что левая нога Антонова стоит носком внутрь.
Сергеев окинул взглядом пастухов и охотников. У двух из них были ружья (они, видно, стреляли. Стреляли вверх для того, чтобы нагнать страху), у одного в руках какой-то ремень (вязать, наверное), у других — только остолы. У Дорофеева не было ничего.
— Брось пистолет, а вы ружья, — сказал Антонов, глядя на лейтенанта. — Живьем я вам не дамся, а четырех решить могу, — задыхаясь, говорил он. — В магазине у меня еще четыре патрона. Мне терять нечего, все равно вышка.
— Антонов, советую глупостями не заниматься, положь карабин, — спокойно сказал Сергеев и шагнул вперед.
— Еще один шаг и… — Антонов навел карабин прямо в голову лейтенанту.
Сергеев остановился, неприятная дрожь пробежала по спине. Черное отверстие ствола глядело прямо в лоб. Нет, он не боялся преступника. Вокруг него такая помощь. Лейтенант лихорадочно думал, как выйти из этого положения: не погубить людей и взять этого негодяя живым. По всему видно, этот гад, не задумываясь, может пустить ему пулю в лоб.
— Твои предложения, — сказал Сергеев. «Десять шагов, я, пожалуй, не успею пробежать по рыхлому снегу. Первый выстрел мне, а второй Дорофееву. Охотников он думает запугать. Что придумать?»
Но дальше все произошло так стремительно, что последовательность своих действий Сергеев не помнит. Сначала он увидел, как взмахнул рукой один из пастухов, длинный ремень, будто змея, в один миг обвил шею Антонова. Лейтенант бросил свое тело в сторону. В то же мгновение ему в лицо полыхнул огонь, мочку его уха пронзила сильная боль, словно ее ужалила пчела. А на Антонова уже навалились пастухи. Они шумели, размахивали руками.
— Не бейте! Судить его будем! — Сергеев в один миг очутился у разгневанной толпы пастухов. — Бить нельзя! Вяжите!
— Не шуми, лейтенант, сейчас они его спеленают, — сказал Дорофеев, подходя к Сергееву. — Чуть он тебя…
— Спасибо вам за помощь. Вовремя подоспели, — сказал лейтенант.
— Не мне спасибо, людям.
Не успел Антонов глазом моргнуть, а на шее чаут накинут. Как хора заарканили.
Сергеев только улыбнулся.
Скоро вереница из шести нарт двигалась по тундре. Громко и, как казалось лейтенанту, радостно и оживленно каюры покрикивали на собак. Сергеев и председатель ехали на одной нарте.
Гавриил Петросян
РАССКАЗЫ О КАМО
ВСТУПЛЕНИЕ
Он был революционером. Простым солдатом революции. Он редко выступал с речами, не командовал армиями, не был выдающимся теоретиком. Но о нем знала вся Россия, его имя гремело по всей Европе. С чувством глубокого уважения о нем отзывались Карл Либкнехт и Роза Люксембург, Феликс Дзержинский и Максим Горький, Яков Свердлов и Надежда Крупская. Его горячо любил Ленин. Любил его и гордился им. Звали этого человека Симон Тер-Петросянц. Но известен он под именем Камо.
Симон Тер-Петросянц родился в 1882 году в городе Гори, в семье торговца. Мальчику было 13 лет, когда его исключили из школы как «опасную личность»: он не терпел лжи и несправедливостей.
В 1901 году Симон познакомился с ссыльными русскими революционерами, сблизился с социал-демократической молодежью. В том же году он стал членом Российской социал-демократической рабочей партии и получил партийный псевдоним Камо. (Сам Камо так объяснял происхождение своего партийного псевдонима: «Еще тогда, когда я учился в горийском городском училище, меня товарищи… называли Каму, за то, что я неудачно отвечал на вопрос учителя: вместо «чему» я сказал «каму».)
Камо выполнял самые трудные задания партии. Перевозил в Россию оружие и революционную литературу, занимался экспроприацией царских денег. В Париже он ухитрился приобрести секретное оружие, только-только поступившее на вооружение во французскую армию. В Германии ему также удалось достать образцы нового оружия. В Вене, Белграде, Софии и Варне находились организованные им перевалочные пункты по отправке закупленного оружия в Россию.
Но оружие стоило денег. Денег же было очень мало. Деньги были нужны, необходимы приближающейся революции… Деньги, награбленные царизмом, помещиками и капиталистами, было поручено экспроприировать Камо. 13 июня 1907 года он выполняет это почти невыполнимое поручение. Несмотря на тройную охрану казаками, полицией и жандармерией, транспорт с 250 тысячами рублей был задержан, а деньги отправлены большевистскому центру. О дерзкой экспроприации говорит вся Россия. В гневе сам царь. На ноги поставлена вся полиция Российской империи. О виновниках происшедшего пишут русские и зарубежные газеты. Царское правительство обращается за помощью к правительствам Англии, Франции, Соединенных Штатов Америки, Германии, Японии и Китая. А Камо спокойно переезжает из Парижа в Брюссель, из Брюсселя в Берлин, из Берлина в Вену… Только предательство помогает берлинской полиции задержать Камо: его выдает провокатор. Правящие круги России и Германии готовятся к шумному процессу. Дело Камо хотят использовать против всей партии, против большевиков. Для этого нужно изобразить Камо просто уголовником — это напугает буржуа и робких колеблющихся интеллигентов. Это, по мысли охранки, будет пятном на репутации партии. Так составлена полицейская программа. Учтено все. Кроме силы воли и мужества большевика. Камо симулирует сумасшествие. Не для того, чтобы спасти себя, — для того, чтобы сорвать замыслы врагов, пресечь провокацию полиции.
На защиту Камо поднимается европейский пролетариат. В Берлин идут телеграммы протеста. Защитой Камо по личному обращению Ленина занимается Карл Либкнехт.