Андрею недолго собираться было: сапоги на ноги, пистолет на бок, фуражку на голову. «Наши-то, — подумал он, — еще к себе не доехали, а уж обратно надо».
Позвонил в район, обрисовал ситуацию, получил указания: организовать наблюдение, ждать помощи, до приезда группы самому никаких действий не предпринимать.
— Я тебя провожу, Андрюша, — попросилась Галка.
Андрей с Бугровым говорили тихо и так спокойно, буднично, что она всего не расслышала, а что слыхала — не поняла и потому не встревожилась.
— Нет уж, — строго сказал Андрей. — Ты и так сегодня через все село с подушкой маршировала. Дома сиди.
— Сперва ко мне зайдем, — сказал Бугров, когда они вышли на улицу. — А дружину свою после соберешь, успеешь.
Дома Бугров отпер старый скрипучий шкаф, достал из него винчестер, а с верхней полки — коробку с патронами.
— Не бойсь, он на меня записанный по закону. Посиди пока, я быстро управлюсь.
Он вытер винтовку тряпочкой, передернул скобу, поднял откатившийся патрон, обдул его и стал не торопясь набивать магазин. Потом глянул на Андрея, будто померил его глазами, и укоротил немного ремень.
— Знаешь, как с им управляться?
Андрей кивнул.
— Держи.
Участковый покачал головой и хлопнул ладонью по кобуре.
— Зря. Эта штука много верней.
Из села вышли по отдельности и собрались под ветелкой. Андрей каждому объяснил, как себя вести, что можно делать и чего делать ни в коем случае нельзя.
— Особенно это тебя, Богатырев, касается.
— Я не боюсь, — ответил бравый командир дружины и поправил свою любимую милицейскую фуражку. — Я маленький, в меня попасть трудно.
— Фуражку оставь здесь. Вон на сучок повесь.
— Почему? — огорчился Богатырев.
— Потому что, если он нас заметит, в тебя первого стрелять станет... Раз ты в фуражке.
— Я не пойду, — вдруг сказал один парень и отошел в сторону.
— Не ходи, — согласился Андрей. — Только передай от меня председателю, чтобы он к развилке через полчаса машину послал.
И они пошли. Андрей с Бугровым — впереди, рядышком, а дружинники — цепочкой, следом.
Вот и овраг. А за ним — Соловьиные болота.
— Здесь рассредоточиться, залечь и ждать меня, — распорядился Андрей. — Федор Михалыч, где тропа начинается?
Тихо было в лесу. С одной стороны — хорошо это, с другой — плохо. Но погоду не закажешь, бери что есть.
Андрей почти до края болота дошел. Оставалось полянку пересечь. Он постоял на ее краю, осмотрелся, прислушался. Тихо, страшно тихо. Тихо и страшно.
Андрей отпустил ветку, за которую будто держался, и шагнул на полянку. Несколько шагов сделал, и на ее противоположной стороне кусты разошлись и вышел навстречу Агарышев.
— Ты опять живой, мент, опять пулю просишь? — Он чуть приподнял автомат. — У меня много, выбирай любую.
Андрей не успел ни растеряться, ни удивиться — он только с интересом, даже как-то задумчиво смотрел на этого парня и видел обычное русское лицо, туго подпоясанный ватник (Егоров, отметил машинально), кирзачи с подвернутыми голенищами (тоже Егоровы), а в руках — немецкий автомат прошлой войны. «В кино такой парень был бы смелый партизан, а этот нет, — спокойно, размеренно думал участковый, — этот больше похож на фашиста, которого забросили в партизанский лагерь». Андрей чуть улыбнулся и покраснел от своих детских и совершенно неуместных мыслей.
Так они и стояли друг против друга, будто столкнувшись на узком бревнышке через пропасть, и ни один из них не хотел уступить дорогу — Агарышев в кустах, Андрей на открытом месте.
Лес совсем затих, напряженно молчал, словно замер в ожидании: чем эта встреча кончится, кто на своем тверже настоит? Кто на землю ляжет, а кто дальше пойдет? И вдруг...
— Стой! — закричал, выламываясь из зарослей и размахивая корзинкой, Тимофей Елкин. — Ты что делаешь, гад? На кого ты оружие наставляешь? — И побежал к Агарышеву, подняв руку, будто хотел ударить его своей плетушкой.
Андрей ничего не успел: прогремел, прыгая в руках Агарышева, автомат, и сомкнулись кусты там, где он стоял.
Андрей бросился к Елкину, упал на колени, приподнял его голову.
— Вот и посчитались мы с тобой, Сергеич, нашими жизнями, — тихо, с трудом сказал Тимофей и закрыл глаза. — Ты — мне, я — тебе.
Из уголка рта выползла алая струйка, быстрой змейкой побежала по подбородку, по шее, скользнула за воротник,
— Машина пришла? Подгоняй ее сюда! — скомандовал Андрей подбежавшим дружинникам. — Быстро!
— Лучше к дороге на руках отнесем, — возразил дрожащий Богатырев. — Здесь в машине растрясет его сильно.
Дружинники приподняли Елкина. Он открыл глаза, нашел взглядом Андрея.
— Сергеич, Зойку позови... Не забудь...
Андрей скрипнул зубами, разжал его руку и бросился в чащу — туда, где еще дрожала испуганно ветка и стоял едкий запах сгоревшего пороха.
— Взять его там нетрудно будет, — глухо шептал Бугров. — Сторожка, видишь, заросла кругом, к ней вплотную с любой стороны подойти можно. А из нее далеко не уйдешь, трясина кругом без дна. Только надо ли его живым брать, я думаю...
Андрей не ответил. «Сколько у него патронов осталось? Если магазин был полный... В меня они восемь пуль выпустили. В орнитолога — четыре. Сейчас — штук пять. Значит, пятнадцать еще есть. На весь мой отряд хватит...»
— Обходи, ребята, потихоньку. Не высовывайтесь. Федор Михалыч, ты рядом будь, позади меня. Если что — бей и не думай.
Андрей натянул потуже фуражку, вскочил, перебежал, пригнувшись, вперед и упал за деревце, стоящее прямо на тропе. Из черного окошка сторожки засверкало, загремело. В ствол березки ударила пуля и стряхнула с нее вечернюю росу. Несколько капель попало Андрею за воротник, он вздрогнул и чуть не вскочил.
Слева зашевелилась трава, и большим грибом поднялась над ней голова Богатырева. Из сторожки отчетливо донеслось яростно брошенное ругательное слово.
«Ага, или заело, или патроны все, — догадался Андрей. — Везет Богатырю».
Он вздохнул, наметил взглядом новый рубеж — высокую лохматую кочку, на которой чуть покачивался тоненький стебелек кипрея, — и снова бросился вперед...
Тишина. Выстрелов нет.
Еще рывок и падение. И опять тихо.
Андрей вынул пистолет, встал и во весь рост, не спеша, пошел к сторожке.
Выстрелов не было.
Он подошел почти вплотную. Дверь, ржаво скрипнув, отворилась, и вышел Агарышев, держа автомат за ремень.
Андрей вскинул пистолет.
— Брось оружие, — сказал он. — И протяни руки.
— А это ты видел, мент! — истерично выкрикнул Агарышев и, перехватив автомат за ствол, отвел наотмашь руку. — Мне один конец! Раньше, позже — едино! Стреляй!
А с Андрея уже все схлынуло, он только горечь чувствовал и о Тимофее думал. И о том, что и он, участковый, с этого дня должен искать, за кого свою грудь подставить. Иначе ему теперь жить нельзя, надо людям свой долг отдавать. И уж не только по службе, но и по совести.
Смотрел он на этого Агарышева, который за свою короткую жизнь столько бед и горя другим успел сделать, и боролся с собой, с какой-то темной силой, которая в нем откуда-то из глубины поднималась, росла и пеленой глаза задергивала, чувствовал, как немеет палец на спусковом крючке...
Агарышев тоже ему в глаза пристально смотрел. Сначала со злобой и страхом, а потом уже по-другому, не понять как. Не выдержал — выругался осторожно, тихонько автомат в траву опустил и протянул, усмехаясь, руки.
Вздохнул Андрей. И не сразу смог сделать то, что надо, — палец, ненавистью скрюченный, никак не разгибался.
Обратно другой дорогой добирались, покороче. Впереди, повесив винтовку на шею и положив на нее сверху тяжелые руки, шагал Бугров. За ним — в наручниках — Агарышев. Потом — Андрей, а сзади тянулись дружинники за своим боевым командиром, который сосредоточенно топал маленькими ножками. Вид со стороны получился интересный.