Беда к ней нагрянула неожиданно. В автомобильной катастрофе погибли отец и мать. Трагедия настолько потрясла девушку, что ее пришлось положить в больницу. Лишившись дорогих людей, Наташа затосковала, целиком уйдя в неизбывное горе. Помогли друзья, одноклассники, педагоги школы. Ее навещали в больнице, после выписки помогли поступить в профессионально-техническое училище.
Казалось бы, все складывалось нормально. Но как-то вечером, когда она направлялась домой, к ней подошел симпатичный парень, попробовал вступить в разговор. Наташа попросила оставить ее в покое. Ухажер оказался настырным. На следующий день он встретил девушку возле автобуса, преподнес скромный букетик подснежников. Потом коробку недорогих конфет. Петр — так звали нового знакомого — представился аспирантом. Постепенно Наташа привыкла к тому, что она нужна, что ее ожидают в любую погоду. Однажды Петр пригласил ее в ресторан. Возвращались поздно. В эту ночь он впервые остался у нее.
Вскоре Петр познакомил ее со своими друзьями, стал часто приглашать в их дом. Выпивки от случая к случаю превратились в попойки. «Красивая» жизнь выбила Наташу из колеи. За прогулы и неуспеваемость исключили из училища. Пошла работать, но и там не удержалась. Незаметно для себя Супрягина превратилась в тунеядку... Похмелье оказалось горьким. Только у следователя она узнала, что ее Петя никакой не аспирант, а мошенник.
Она не была причастна к совершавшимся преступлениям, но среда засосала ее крепко. Надо было заставить Наташу взглянуть на себя со стороны, показать глубину падения и помочь выкарабкаться из ямы, в которую столкнул ее Запрудный. Помог ей в этом инспектор уголовного розыска Решетов.
Любил ли ее Запрудный? Майор был убежден, что нет. Запрудному нужна была лишь Наташина квартира, где бы он мог время от времени скрываться после очередного преступления. Но, находясь в местах лишения свободы, Петр продолжал переписываться с Наташей. Не мог он ее миновать и после освобождения.
На это и рассчитывал Решетов, направляясь к Супрягиной.
Наташа опешила от неожиданности. В старом халатике, в стоптанных тапочках на босу ногу, она стояла перед майором, прижав ладони к щекам.
— Что ж не приглашаешь? — улыбнулся Решетов.
— Павел Васильевич, родной, да вы что! Заходите. Прямо к чаю угодили. С хворостом. Сама приготовила.
Опомнившись от минутного замешательства, она решительно забрала у него шляпу, помогла снять плащ.
— Мокрый-то! Давайте в ванную повешу, хоть немного подсохнет. Я уж к вам собиралась.
— Никак стряслось что-нибудь?
— Да нет. Похвастаться. Меня на доску Почета сфотографировали. В сентябре, — радостно сообщила она, появляясь из ванной уже в темном платье, — октябрьский план выполнила. На месяц с опережением. Таких на комбинате раз, два и обчелся. В нашем цеху всего шесть человек. Так что я, — Наташа горделиво передернула остренькими плечиками, — передовик производства. При всем честном народе премию вручили. Ее получить — ого-го! И вообще вы мной гордиться можете. Не подвела вас. Ой! Что же мы стоим!
Схватив Решетова за рукав, она потащила его в комнату.
Довольный и встречей, и тем, что у его бывшей подшефной все в порядке, он опустился в кресло возле журнального столика. Наташа мигом расстелила крохотную скатерку, поставила чашки, сахарницу, блюдо с хворостом. Убежала на кухню и оттуда все продолжала рассказывать о торжественной церемонии вручения премии во время обеденного перерыва.
Пользуясь ее отсутствием, Решетов удивленно огляделся. Когда-то в этой квартире все было не так. Повсюду следы неухоженности, грязь, обшарпанная мебель. По углам батареи пустых бутылок. Насколько здесь все изменилось! Вокруг новая обстановка, за стеклом в горке хрусталь. На стене репродукции левитановской «Осени» и «Материнства» Пикассо. Инспектор уголовного розыска смотрел и не узнавал. «Неужели сюда опять вернется Запрудный? — подумал он недобро и с опасением потер ладонью крепкий подбородок. — Пусть только попробует... Не допущу!»
Наташа появилась с кипящим самоварчиком.
— Что за книги у тебя? — Он кивнул в сторону смежной комнаты.
— Ой! — просияла Наташа. — Совсем забыла! Я ведь в текстильный техникум поступила, по вечерам учусь. На втором курсе уже.
Восторженным восклицаниям не было конца. Ее рассказ с лекций перескакивал на ткацкие машины, челноки, затем на семинары, а с них на пряжу, используемую для основы. Но чем дальше слушал Решетов, тем больше убеждался, что Наташа что-то недоговаривает. Настораживала несколько излишняя веселость, нервная возбужденность.
— Учеба-то — дело нужное, — вставил он, уловив паузу. — Нынче без нее нельзя. Сейчас тебя учат, потом, глядишь, и ты наставником для других будешь. — И как бы невзначай добавил: — А замуж-то когда?
От него не ускользнуло, как дрогнула в ее руке ложечка, которой она размешивала сахар.
— Не собираюсь, мне и одной неплохо, — ответила Наташа каким-то чужим, сразу охрипшим голосом.
— Почему это одной? А Петька? Разве ты его не ждешь?
— Ждала. Думала устроить жизнь, как у всех людей... Да толку...
— Что так?
— Выгнала я его. — Не сдержавшись, она зарыдала, по-детски кулачком размазывая побежавшие слезы. — С другой спутался...
Решетов почувствовал себя беспомощным при виде ее слез. Он полез за сигаретами, но не закурил, а положил перед собой. Наташа все не могла остановиться. Чтобы ее успокоить, майор спросил:
— Откуда знаешь? Застукала, что ль?
— Нет. Гляжу, пропадать начал неделями. Поначалу сказал, устроился проводником на железную дорогу. Проверила — оказалось, обманул. Как до объяснений дошло, изворачиваться начал. Потом пошли то рыбалка, то охота. Последний раз мотался где-то с полмесяца. Спрашиваю, уж не за тиграми ли ездил? Засопел и говорит: «Пятнадцать суток отбывал». А сам в свежей рубашке с золочеными запонками. Не выдержала я, психанула, скандал ему устроила... С тем и выставила за дверь. — Наташа подняла покрасневшие глаза. — За что мне такое, Павел Васильевич? Неужели я заслужила?
— Кто же она, эта разлучница?
— Симка Халюзина.
— Халюзина? — удивленно протянул инспектор. — Не может быть!
— Может, Павел Васильевич. Я сама видела, как он к ней в дом входил. Противно, конечно, следить, но пришлось...
Они еще посидели некоторое время. Майор, отхлебнув остывшего чая, взглянул на часы, поднялся.
— Спасибо, Наташенька, за угощение. Мне пора.
— Не за что. На здоровье. — Женщина грустно улыбнулась. — Заглядывайте, вы совсем меня забыли.
— Зайду. Выберу минутку посвободней и загляну. — И уже в коридоре, принимая волглый плащ, одобрительно произнес: — Петьке правильно от ворот поворот показала. Поверь мне, он тебе не пара.
Майор сосредоточенно шел по вечерним улицам, не обращая внимания на спешивших мимо людей. Дождь перестал. Очистившись от туч, небо мерцало холодной россыпью звезд.
Обдумывая сказанное Супрягиной, Решетов пришел к выводу: Запрудный скрывает от нее свое знакомство с Халюзиной. И неспроста. Но вовсе не потому, что он любовник Серафимы. Причина иная: в преступной шайке верховодит давнишний сожитель Халюзиной — Штихин Яков Иванович, матерый мошенник, по профессии ювелир. Давая ей заработать, Штихин вполне мог привлечь ее к исполнению в его сценарии роли уборщицы подъезда.
Все как будто было логичным. А раз так, то неизвестным оставался только «иностранец». Но придет и его черед — в этом инспектор уголовного розыска не сомневался.
С планом ликвидации преступной группы Решетов познакомил следователя Купашова поздно вечером, когда к проведению операции все было готово. Инспектор выложил перед капитаном тощую папку, уместившую в себе плоды напряженной трехсуточной работы оперативной группы.
— Читай. Узнаешь, почем черный хлеб уголовного розыска, — пошутил он.
В тишине кабинета отчетливо слышался шелест переворачиваемых страниц. За полузакрытыми окнами угадывались звуки отходившего ко сну города. Перелистнув последнюю страницу, Купашов захлопнул обложку и, положив на нее руку, спросил: