Недолго думая, Запрудный размахнулся и что есть силы опустил кулак на голову парня, стоявшего перед ним. Парень, уходя от удара, резко наклонился в сторону, и кулак, описав дугу, обрушился в пустоту. И в ту же секунду кисть словно попала в тиски, острая боль отдалась по всей руке. Перед глазами поплыло, и Запрудный опустился на колени.
— Барон! — хрипло вырвалось у него — то ли призыв о помощи, то ли предупреждение об опасности.
Базырин услышал голос Запрудного. Решение пришло мгновенно: «Вниз, к автомобилю! Черт с ним, с Петькой, самому надо ноги уносить».
По топоту, раздавшемуся сверху, Садовников догадался: из двух пришедших парней один мчится обратно.
Забыв наставления Решетова о встрече преступника в дверях и подстраховке Казанова, Алексей устремился навстречу. Он рассчитал: надо навязать схватку на площадке между первым и вторым этажами. Но Садовников чуть-чуть опаздывал и поэтому оказывался на две-три ступеньки ниже ее. Позиция неудачная, но сомнений в успехе не было. Что может сделать слабый человек против самбиста-разрядника?!
И тут произошло непредвиденное. Заметив рвущегося к нему Садовникова, парень не свернул в его сторону, а метнулся через площадку, плечом вышиб оконную раму и вылетел на козырек над входом в подъезд. С него он упруго спрыгнул на газон, миновав таким образом и Казанова, ждавшего его у дверей.
Однако инспектор сразу сообразил, что к чему, увидев убегающего от дома человека, и бросился следом.
Базырин мчался, на бегу доставая из сумки финский нож: он понял, что на машине уехать не дадут. Не успеть к ней. Расстояние между бегущими сокращалось. Вот преследователь уже рядом. И тогда Барон резко остановился и, взмахнув ножом, бросился на инспектора.
Заметив падающий на него со страшной силой стальной клинок, Казанов слегка присел, напружинил тело. Руки взметнулись навстречу, ставя хорошо отработанный на занятиях по самбо блок. Еще секунда — и нож звякнул о бортовой камень. Барон, скрючившись, упал как подкошенный на асфальт.
Когда подбежал стажер Садовников, схватка уже была закончена.
Узнав, что задержанных доставили в управление, капитану Купашову позвонил дежурный по городу.
— Юрий Александрович, есть интересные новости. Два часа назад к администратору гостиницы «Юность» обратился гражданин с просьбой помочь ему отыскать иностранного туриста, у которого он за бесценок купил бриллиант. Заявитель хотел бы вернуть владельцу его камень и получить обратно свои десять тысяч рублей.
— Он до сих пор не знает, что обманут мошенниками? — удивился следователь.
— Даже не предполагает.
— Что ж, направь его ко мне. Придется ему объяснить, а заодно и устроить встречу с «иностранцем», которого он ищет…
Валерий Винокуров, Борис Шурделин
СЛЕДЫ В КРУТОМ ПЕРЕУЛКЕ
1
Новоднепровский прокурор производил впечатление человека малоинтересного, в общении даже скучного. Привыкнув, видимо, к превратностям человеческих судеб, он избегал обсуждать их на людях. Но и не мог расстаться с мыслями о тех из них, что занимали его в служебное время.
Когда мы познакомились с ним несколько лет назад в компании, которую я для себя обозначил как спасенное поколение — не потерянное, не пропавшее, не погибшее в войну, а по малолетству отправленное в эвакуацию, — среди всех нас он оказался самым молчаливым. Мы вспоминали военное детство, оставленное в тысячах километров от родного городка, голодное, по-мужски ответственное, хотя снаряды до нас и не долетали. Они взрывали землю там, где мы родились и где должно было пройти наше детство.
И теперь мы говорили об этой земле, куда вернулись грамотными, с дипломами, вернулись, чтобы здесь стать отцами. За полтора десятка послевоенных лет мы многое успели сделать для родного города. Восстановленного, растущего вверх и вширь, дающего стране руду, кокс и металл. Мы говорили о том, каким он остался в наших детских воспоминаниях и каким мы, именно мы, молодые строители, металлурги, портовики, врачи, хотим сделать его.
А прокурор Привалов молчал. Я запомнил с той первой встречи лишь одну его реплику: «А у нас в эвакуации еды было вдоволь». Он произнес ее, словно ни к кому не обращаясь. Лишь спустя много дней, когда вдруг вспомнились эти его слова и тон, мне показалось, что в них было какое-то чувство стыда или вины. Но было ли? Может быть, мне действительно только показалось. Разве он виноват, что его военное детство прошло на оборонном заводе, где директорствовал Привалов-отец, на заводе, который нельзя было не кормить, ибо он снабжал фронт снарядами?