Алпа с сомнением покачал головой.
— По воде туда не попадешь. Старики говорят, река в верховьях среди скал течет, никакую лодку на бечеве не проведешь, а против течения не выгрести. А если кто и попытается, загородит ему дорогу Мирсуснехум. Никому туда ходить не велит, кроме шаманов.
— Это кто таков?
— Главный самый бог. Как тебе перетолмачить?.. За народом смотрящий мужик…
— Раз шаманам можно — значит, и дорога какая-то есть?
— Есть. Ворга старая — оленья тропа то есть. Ее по катпосам найти можно.
— Что еще за притча?
— Катпос? Знак такой на дереве — путь метят.
— А ты знаешь, как на эту тропу попасть?
— Всякий вогул знает… Мы в начале той ворги жертвы для шамана оставляем — шкурки, ленты цветные, деньги кладем.
Иван помолчал, что-то обдумывая, и снова спросил:
— Правда, что у Воюпты Золотая Баба схоронена?
Вогул встревоженно оглянулся, будто кто-то мог услышать его. Сдавленно начал:
— Старики говорили: раньше Баба в пещере стояла, каждый мог приходить, о чем хочешь просить… Потом, когда епископ по тайге ездил, идолов сокрушал, забрал Воюпта ту Бабу к себе — сберечь-де хотел. Никого с тех пор не подпускает. «Давайте, — говорит, — мне подношения, а уж я перед ней за вас помолюсь…» А не дашь — грозит нажаловаться ей, тогда беды жди…
— Так что ж вы терпите, дурни? — изумился Иван.
— И так роптать стал народ — лучше б уж епископ ее забрал, ему бы и горе от нее… А теперь боятся: наговорит ей чего Воюпта — черная немочь навалится…
— Отобрать давно надо было Бабу эту у шамана.
— Не пройти к нему… Ту воргу менквы стерегут.
Иван вопросительно уставился на Алпу. Вогул опять опасливо оглянулся и, понизив голос, объяснил:
— Это злые духи. Половина — человек, половина — зверь…
— Поможешь мне? — спросил Иван. — Хочу я Золотую Бабу добыть…
Алпа со страхом глядел на него, но ничего не говорил, словно лишился дара речи.
— Чего ты?
— Накажет, накажет она, — наконец с трудом проговорил вогул.
— А я тебе невесту твою помогу увезти. Будете у нас в деревне жить, коли в пауле вам места не стало…
Алпа с сомнением качал головой.
— Да зачем тебе Баба?..
— Отец-мать да братья мои в тюрьме сидят. Невесту любить не велит человек немецкий… «Привезешь, — говорит, — идола златого — верну вам всем волю, женись тогда…»
Алпа долго молчал, раздумывая над словами Ивана, потом несмело начал:
— Не ходить бы туда, Ивашка. Может, немца другим чем задаришь?..
— Удовольствуешь его, мордатого! — с горечью отозвался Иван. — У него денег-то, чай, без счету. Им ведь, нехристям, втрое против наших русских платят.
— Это почему? — удивился Алпа.
— А как старики наши говорили, что в восьмой тысяче толку не будет, так и сталось. Все по антихристову научению владыки наши творят.
— Это какая еще восьмая тысяча?
— От сотворения мира идет нынче семь тысяч двести сорок второй год. А по казенному счету — одна тысяча семьсот тридцать четвертый. Уставщик наш деревенский так изъяснял: запутать хотят никониане, сбить овец стада Христова, чтобы второе пришествие проспали.
Иван говорил с глубокой верой в истинность своих слов, щеки его разрумянились, глаза светились вдохновением.
Алпа, завороженно слушавший Ивана, огорченно признался:
— Занимательно тебя слушать. Жалко только, не понял ничего.
— Мы, старому-то кресту верные, в Писании всех превзошли. Спроси меня: книгу Судей ли, книги ли царств, Давида-царя псалмы — все знаю, — теперь в голосе кержака звучало некоторое самодовольство.
— Опять не понимаю ничего, — сокрушался Алпа. — Отчего, если вы самые грамотные да справные, вас власть гонит? Обычай ваш русский не уразумею… Вот сам видел прошлым годом: провезли верхотурским трактом важных начальников. Камзолы богатые, на голове кудри сивые, на ногах кандалы. Спросили наши у офицера, кто такие, — а офицер и слов-то русских не понимает. Дознались потом, что больших бояр в Пелым да в Березов шлют по царицыному указу.
— Стало, и до никониан враг человеческий добрался. Был у нас слух, что царица наша допрежь того в немцах жила, вот и навезла с собой басурман тамошних. В кабаке проезжий приказной как-то раскуражился, да и скажи: котует с императрицей нашей конюх какой-то, Бирон по прозванию, а языка нашего не разумеет, как тот офицер, что бояр в ссылку вез.