Зайцев быстро находит коротко остриженную девушку, издали похожую на парня. Ее даже неловко называть Шурочкой — такая она большая, могучая. И голос у нее хриплый. Но Зайцев все-таки называет ее Шурочкой.
— Вот, Шурочка, наш парень из уголовного розыска, Егоров. Я тебе про него говорил…
Дело, томившее Егорова все время, пока он здесь живет, решилось в две минуты.
Шурочка сказала, что она сама запросит учетную карточку из Дударей, а пока поставит его на учет условно.
— Спасибо, — сказал Егоров уже на улице. — Большое, я даже не знаю, какое тебе большое спасибо, Зайцев. Я это никогда не забуду. Ты меня, ей-богу, сильно выручил…
— Опять «ей-богу»? — засмеялся Зайцев.
— Ну ладно, я потом отвыкну, — пообещал Егоров.
Они проходили в сумерках мимо красного здания городского театра, где подле освещенного подъезда среди голых, давно уже сбросивших листву деревьев толпилось множество людей.
И над толпой возвышались три конных милиционера.
А на фасаде театра в окружении электрических лампочек висела огромная афиша:
«Был ли Христос? В диспуте примут участие нарком просвещения А.В.Луначарский и митрополит Александр Введенский».
Весь город, казалось, рвался в театр. И, конечно, не потому, что всем хотелось немедленно выяснить, был ли на самом деле Иисус Христос.
Всем хотелось посмотреть на знаменитого наркома просвещения, вдруг пожелавшего приехать в этот далекий сибирский город. И на митрополита Введенского — главу так называемой живой церкви — многим тоже хотелось посмотреть.
— Хочешь, зайдем? — показал на театр Зайцев.
— Ну, разве пробьешься? — усомнился Егоров.
— А хочешь?
— Я бы пошел с удовольствием, если б пустили, — сказал Егоров.
— Тогда сразу пойдем, — позвал Зайцев и, наклонив голову, устремился в толпу.
Егоров еле поспевал за ним.
Зайцев расталкивал людей и говорил только одно слово «минутку».
У самых дверей они вынуждены были остановиться.
Их остановили билетеры, стоявшие с двух сторон.
— Ваши билетики?
— Из угро, — как-то глухо и грозно произнес Зайцев. И оглянулся на Егорова. — Этот со мной.
— Пожалуйста, — сказал один билетер и опасливо посторонился.
Все великолепие этого старинного театра с его люстрами, синим бархатом и позолотой в одно мгновение как бы обрушилось на Егорова и придавило его.
Оказывается, он никогда еще не был в театре и не знал, что здесь так красиво.
— Гляди, Луначарский, — показал Зайцев, когда они уселись на бархатный барьер ложи.
— Который?
— Да ты что, Луначарского не видел?
— Где же я его увижу?
— А на портретах?
— Ах, на портретах…
— Вы что тут, долго будете безобразить? Слезайте сейчас же. А то я милицию вызову.
Зайцев посмотрел сверху вниз на чистенького старичка билетера.
— Вызовите. Я как раз хотел вас об этом попросить.
А Егоров спрыгнул с барьера и потянул за собой Зайцева.
— Не валяй дурака, Сережа, а то подумают, мы — хулиганы.
— Не подумают, — скосил глаза на билетера Зайцев, но все-таки тоже спрыгнул.
— Который, ты говоришь, Луначарский? — опять спросил Егоров, жадно вглядываясь в людей, разместившихся за высоким и длинным столом президиума, застланным красным бархатом.
— Вон тот полный, налево смотри, в пенсне, редкие волосы. Причесывается, что ли? Нет, просто ухо потрогал…
— А я на этого подумал, на худощавого…
— Ты что? — удивленно посмотрел Зайцев на Егорова. — Разве плохо видишь?
— Нет, ничего.
— Этот же, худощавый, — поп. Его сразу заметно, что он поп. Это и есть митрополит Введенский.
Однако ошибиться было легко.
Из-за трибуны видно только голову и плечи выступавшего митрополита. Волосы у него не длинные, как бы полагалось духовному лицу. И он в эту минуту перелистывал на трибуне бумаги. Вычитывал цитаты, как всякий докладчик. Только цитаты он приводил из Библии на церковнославянском языке, непонятном многим.
Егорову же был понятен этот язык. Он и грамоте стал учиться сперва по-славянски. Раньше, чем он пошел в школу, его учил отец по какой-то старинной книге.
Отец Егорова больше всего любил чтение именно старинных, главным образом божественных книг. Верхолаз-кровельщик, он часто чинил купола храмов, разъезжал с этой целью по всей Сибири и считал себя близким к церковным делам. Только, кажется, перед самой смертью, уже на гражданской войне, он разочаровался в религии. А бабушка Егорова постоянно, до сих пор читает Библию. И кажется, еще совсем недавно она возила внука на пароме в Староберезовский монастырь, на поклонение мощам святого Софрония.