Традиционно Мишка обедал в кафе на Садовом кольце с товарищами по службе, и, как только компания зашла в предприятие общепита, я влез в телегу. Предварительно для решимости я выпил бутылку вина, одновременно рассудив: если зацапают, то, ориентируясь на алкоголь, подведут статью «без цели хищения», то бишь решил прокатиться, по-дурному разыграв товарища. А не поймают — мое счастье.
Сел, завелся и рванул так, что аж резина взвизгнула. Укорил себя рассеянно: потише, машина-то, между прочим, не чужая... В запасе, учитывая процедуру обеда, панику, налаживание связи по постам, имелось около часа.
Впопыхах, из горлышка выпитый мною «литр смелости» начислял градусов восемнадцать, ерунду, но от дикой нервной перегрузки я захмелел так, что с ужасом постигал: еле держу дорогу! К перекрестку подлетел на всех порах, едва не воткнувшись в грузовик впереди, дал по тормозам, инерция кинула меня на руль, нога соскочила с педали сцепления, и машина, дернувшись в судороге, заглохла.
Трясущейся рукой нащупал ключ, с силой повел его в замке и тут же ощутил пустоту под пальцами... В обратную сторону, дурак! Обломал! Сзади сигналили, потом начали объезжать. От светофора ко мне двинулся постовой.
«Пьяный... Угон...» — прошелестели мысли ломкой осенней листвой, по асфальту гонимой.
В дубленке, в отутюженных брюках я полез под машину. Рукой вцепился в лонжерон. На лицо мне стекала грязь. Я видел мокрый, бугристый асфальт, мчащиеся в венчиках водяной пыли колеса автомобилей и рядом, крупным планом, сапоги гаишника.
— Ну что у тебя там? — эхом донесся вопрос.
Я перевел дыхание, чувствуя на зубах песок и отдающую запахом масла глину. С трудом, сквозь страх, оцепенение, пьяный дурман, выдавил:
— Заглохла.
Сапоги потоптались...
— Перегораживаешь движение, — услышалось грозное, но и неуверенное чуточку. — Давай к обочине и там копайся, понял?
— Щ-щас, — просипел я, заставив раздвинуться губы.
Сапоги зашагали прочь. Ободрав лицо о порог, я вылез из-под машины. Ногтями схватил заусенец обломка, торчащий из паза, повернул... «Тух-тух-тух» — подхватил движок, и я врезал по акселератору так, что стекла в домах дрогнули. Постовой погрозил мне палкой — полосатой, как тюремная одежка особо опасных. Дружелюбно, впрочем.
А в гаражах было тихо. Никого. Закрытые двери. Я загнал машину в бокс. Я был трезв. Только ощущал себя выпотрошенным каким-то. Огляделся, стирая хрустким, обледеневшим снежком грязищу с дубленки. Солнышко. Капель бомбит лужи. По-весеннему сонный мир. Покой. А ведь сейчас облава, летят опермашины, Мишка долбает себя кулаком в грудь, кореша подтверждают, милиция изучает след острого старта, десятки людей ищут меня — преступника, отщепенца. Я содрогнулся. По коже с порывом свежего, пахнущего почками и талостью ветерка побежали, отвердевая, мурашки. И до воя захотелось все повернуть назад! Ведь не будет от этой «Волги» радости, только вечная боязнь разоблачения... С повинной, что ли? Или бросить на обочине? Нет, на попятную... поздно. А когда «поздно» началось, где был тот момент, после которого стало «поздно», и почему он был?! Кто я? Ворюга. И на работе ворюга, и не на работе. Много мне это дало? Раньше-то, когда в КБ трудился и с «Победой» маялся, куда радостнее жилось. Не те денежки и удобства, верно, но какая компания, какие ребята... Испытания на полигонах, творчество — серьезные ведь машины делали... Пал я, да? Ну пал. Обратно не возвратиться. Терпеть. Не я один, многие канули в такое существование.
Задумался над собой, над Мишкой, над всякими новыми приятелями и знакомцами, объединенными понятием «связи». Почему мы такие? И ведь сколько нас! Но есть же парни — осваивают просторы, на полюс пехом экспериментируют, корабли поднимают, цивилизации ищут... У них что, все иначе? А что иначе?
Вечером я прибыл к Мишке. Товарищ являл тучу грозовую. Мать его хлопотала по хозяйству с невесткой, свадебное торжество еще витало в доме, но так, умирая в обыденности бытия.
— Затаскали, — сказал Михаил. — Бумаг написал — рука отваливается. И орут все, будто я виноват! В механиках пока что... А завтра — к следопыту...