— А что остается делать? — Улыбка превратилась в стылую усмешку. Она высвободила руку. — Начать все... сначала? Для этого надо любить. А что было у нас? Приключеньице, основанное на минутных симпатиях. Я про себя, но и того достаточно... в смысле невозможности полного счастья.
Меня одолевают раздраженность и скука.
— Тебе куда? — перебиваю. — Если домой — подвезу.
Влезаем в машину. Тут доходит, что Игорь...
— А, вы же знакомы! — заявляю с натужной иронией. — Кстати, — развязно хлопаю Игоря по плечу, туго обтянутому нейлоновой курточкой, — всемогущий человек. Пользуйся моментом, Марина, и если надо — проси чего пожелаешь. Решение всех проблем. Житейских, имею в виду.
Тот заметно мрачнеет. Чего-то я такое... Переборщил, кажется. Но продолжаю с той же фамильярной сатирой в голосе:
— Давай-ка, Игоречек, жми на педали. Отвезем кинозвезду, куда ей...
Он неторопливо оборачивается. Глаза его округлены внимательным созерцанием моего лица и напряженно пусты.
— Слушайте, — роняет он сквозь стиснутые зубы, — поэты и актеры... Я хоть убог в сравнении с сиятельностью и широтой ваших интеллектов, но я не вещь. Не продаюсь и навроде гаечного ключа не используюсь. Так что... Пожалуйста, освободите салон. Вы, — брови его сдвигаются в сторону Марины, — не забудьте сумочку. Ты же, друг Вова, номерочек.
— На прощание, Игорь, — отзывается Марина, — хочу заметить: вы излишне прямолинейны. Это ваше самое сильное качество и самая слабая сторона. Она вызывает... ироническое уважение.
После она забирает сумку, я — номерочек, и в подавленном состоянии мы освобождаем салон. Я что-то цежу, морща лоб, типа: псих он, Игорь, дурак, обидчивый, вообще — пустяки, не бери в голову, но ответом мне служит утомленный вздох и презрение в ее суженных глазах, выискивающих в потоке машин такси. Вот и такси, но составить компанию мне не удается, она захлопывает дверь, кратко бросая шоферу:
— Вперед!
Стою, тупо изучая цифры и буквы на своем номерном знаке. Краска на буквах и цифрах облупилась и вспучилась от ржавчины. Надо обжечь, зачистить, обезжирить и покрасить вновь — так Игорь учил час назад...
Еще такси. Сесть в него опять-таки не удается: из-за спины выпрыгивает проворный гражданин в темных очках, в европейской клетчатой кепке с блинчиком пуговки на макушке и вмиг оккупирует машину. Я вижу еще щеку, сведенную в злорадной ухмылке, и неожиданно узнаю в нем режиссера.
Снова такси, но тут вспоминается, что бумажник забыт дома, я располагаю какими-то копейками, и потому ничего не остается, как тащиться на остановку автобуса. Игорь — сволочь. Маринка — стерва. Я — идиот.
Марина Осипова
Вернулся муж с огромным чемоданом.
Радость встречи, изучение заграничного содержимого чемодана, восторг перед обновками, во взаимоотношениях — согласие, и уступчивость, ночь — как брачная, короче — разлуки имеют большое и полезное значение, они — спасательный круг в штилях и штормах топящего нас семейного быта.
Неделю жили как молодожены. Затем — началось!
Пришел со спектакля. Побродил по квартире, поиграл желваками, высказался относительно пыли на серванте и на телевизоре.
— Яблочки вот, — угодничала я, стараясь не нарываться. — Весь день по магазинам...
Брезгливо взял яблоко. Надкусил, перекосился и хамски бросил на скатерть:
— Тьфу, деревянные какие-то...
Заставляю себя остаться терпимой и благожелательной, дергаю плечом, беру яблоко за хвостик, несу в кухню.
— Ужинать будешь? — вопрошаю бесстрастно. — Что приготовить?
— То же, что и своим любовникам... Володе этому...
— Что то? — присаживаюсь в кресло, морща лоб в недоуменной сосредоточенности.
— Ты передо мной не играй... в невинность помыслов и восприятий! — подскакивает он. — Такие доказательства, что...
Страх. Панический. Но мысли отстраненно ясны. Откуда? Режиссер...
— Постой, — говорю хладнокровно. — Откуда информация — знаю. Знай и ты. Режиссер этот лип ко мне, как оса к арбузу. И чтобы избежать этого лиха, пришлось.
— Пришлось! — подтверждается саркастически.
— Да надоели они все... — произношу с непринужденной досадой. — У одного не выгорело, решил выместить неудачу, приписав все другому. А другой тоже хорош... Измучил. Преследование какое-то. Еле отшила. Ну неужели ты не знаешь эту публику? — продолжаю с обреченной укоризной. — Злобные, завистливые пауки с патологической страстью к интригам и сплетням. И неужели думаешь, что я настолько не уважаю себя и тебя... Я же женщина! — уже кричу со слезами. — Ты усвистел в свою заграницу, а мне — крутись! Отбивайся. А потом выслушивай от тебя... Конечно, попробуй тут поверить! Наставила рога и ломает оскорбленную добродетель! — Меня трясет от обиды.