Покопавшись в шкафу, я отыскал шубейку, шапку; подумав, напялил на себя теплые шерстяные кальсоны, и это был грамотный поступок — зима прямо озверела: красный столбик в градуснике за окном примерз к отметке 40.
Пошел в гараж. Гараж — личная моя собственность. Наследство от деда. Теплый кирпичный бокс. Дед мой был заядлый автомобилист. Страстишкой своей он заразил и меня. Раньше мы вместе жили: дед, папаша, мамаша и я. Папаша и мамаша к автомобилям относились индифферентно — так, как к средству перемещения в пространстве без давки, и не более, а я и дед ковырялись с машиной по полной программе. На этой почве я и в автодорожный институт поступал. Но не попал. И вот, стало быть, окончил радиофак. Но отслужил как водитель. Дед покойный завещал мне и машину. Машина по нашим временам — реликтовое чудовище. Марка — «Победа». Аппарат, безусловно, неказистый, но это танк с высокой степенью надежности, к нему хоть колесо от телеги ставь — все равно поедет.
Я перелез через железнодорожную насыпь — вдоль нее гуляла поземка — и, проваливаясь по щиколотку в сухой как порошок снег, спустился к воротам гаражного кооператива.
Снег возле моего бокса был расчищен. Это постарался папаня. Молодец.
Открыл замки. Реликтовый танк «Победа» тускло уставился на своего мучителя двумя глазницами ветрового стекла, угловато разделенного перегородкой. Да, кар в стиле «ретро».
Папаня клялся, что каждые две недели проворачивал, согласно моему завету, коленвал и ухаживал за аккумулятором. Он вообще-то в технике ни бум-бум.
Я накачал баллоны и снял машину с козел. Антифриз был в норме, масло тоже. Аккумулятор не дышал. То есть абсолютно: я даже накоротко замыкал клеммы — ничего, ни искорки. И сухой, как стеклянная банка с чердака. Кранты аккумулятору. Дозаряжался, папаня!
Сел на стул. В гараже было тепло, сухо, пахло маслом и краской. «Победу» обволок изрядный слой пыли — будто машина только с луны. Встреча с прошлым. Странность узнавания привычной сути его в новизне и неопределенности настоящего. Я вдруг остро и впервые до конца понял: вернулся!
Марина Осипова
Сварила кофе крепости убийственной — пить страшно. Пока этот яд остывает, смотрю в окно, вижу, как выходит из подъезда муж и, поднимая на ходу воротник, спешит к метро. Поторопиться ему не мешает: через полчаса начало утреннего спектакля, он в главной роли. Вечером, когда муж вернется и, вероятно, так же будет сидеть у окна за чашкой кофе, в театр побегу я. Думаю: два года в одном театре и ни единого спектакля, где бы играли вместе. Что это? Принципиальное решение режиссера разобщить актерскую семью в процессе производства во благо искусства? Если так, то, может статься, режиссер прав. Трудно представить, как бы я и мой муж Саша были в состоянии сыграть, скажем, влюбленную пару (по пьесе, кстати, так оно и есть) после сегодняшнего утреннего скандала. Ненавижу скандалы. Утренние — особенно, в них все от эмоций и ничего от логики. Заспанные, вялые, с критической оценкой жизни (утро, оно мудрое, гласит пословица), мы вмиг находим повод для склоки, например: раковина набита немытой посудой — это моя вина, или сломана розетка, холодильник потек, продукты испортились — это вина мужа, и начинаем каркать друг на друга непроснувшимися, сорванными голосами, постепенно припоминая прошлые обиды и недочеты — каждый свои обиды и недочеты другого. Генеральная схема! Отбушевавший только что скандал основывался как раз на раковине.
Пью кофе, обретая ясность мышления и вместе с ним успокоенный вывод: ссориться, конечно, надо реже, но бесконфликтность, что ни говори, — утопия, люди для конфликтов и созданы. Да и жизнь — вечный конфликт всего сущего между собой. Что же касается искусства, достаточно того, что оно — отражение жизни. Ладно. В сторону философию. Мужа я люблю, он меня, кажется, тоже, остальное приложится.