— Под твое крылышко? — с облегчением сказал Артуро. — Порядок!
Коронель представил сурового сопровождающего:
— Виктор Гонсалес. Направляется политическим делегатом в твой отряд, совьетико.
Артуро протянул Гонсалесу руку. Тот пожал, будто стиснул в слесарных тисках.
— И работа — так! Камарадо Гонсалес — коммунист.
— И боец — лев! — добавил Ксанти. — Хорошо знаю его. Доверяй ему, как мы доверяем комиссарам. Он — твоя правая рука.
«С такой рукой не пропадешь!» — подумал Артуро.
— Ну, совьетико, будем догонять время, — коронель достал из сейфа карту, развернул ее на столе.
— Четырнадцатый корпус, — объяснил Ксанти, — это условное наименование штаба по руководству диверсионными действиями в тылу Франко в секторе Центрального фронта. Отныне твой отряд включен в этот корпус. Действовать будешь под нашим непосредственным руководством.
— Обещаю горячая работа, — улыбнулся седой испанец. — Будет больше жарко, чем на Южном фронте.
Он повел карандашом по карте на юг от Мадрида и упер его острием в кружок, обозначающий селение у синей жилки реки.
— Место дислокации отряда — пункт Мора на Тахо.
Вчетвером они обсудили вопросы, связанные с переброской отряда, наметили район первых диверсий: железнодорожную магистраль Талавера — Толедо, по которой перебрасывались из Португалии в район Мадрида эшелоны с немецкими и итальянскими легионерами-фашистами.
Потом Ксанти пошел проводить их до «Флориды».
У ворот дворца штурмгвардеец снова небрежно игнорировал их документы, зато, ловко перехватив винтовку в левую руку, вздернул кулак над головой:
— Салуд!
Они прошли через парк и вступили на Гран-Виа. Косматая тощая старуха все так же трясла каленые каштаны над угольями жаровни рядом с воронкой. «Видать, ее место — и плевать ей на бомбы», — подумал Артуро.
— Если идти по Гран-Виа до конца, через полтора часа уткнешься носом в передовую, — сказал Ксанти. — И на юго-запад если пойдешь, и на северо-запад. Фронт — под самыми стенами Мадрида, в Университетском городке, на ипподроме. Он проходит по стадиону, по городскому парку и Карбанчелю — ближайшему пригороду со стороны Толедо. Но знаешь, это никого не пугает, люди — львы. Живут как ни в чем не бывало, и это мне — ах, нравится! Ни артобстрел, ни бомбежки! Стальные у мадридцев нервы.
— Я, когда ехал сюда, слышал, как девушки пели: «На бомбы, что с самолетов на нас бросают, девушки Мадрида волосы завивают», — заметил Артуро.
— Вот, вот, самая нынче модная у девчат женских батальонов песенка! А старики берут винтовки и говорят: «Чтоб идти умирать, не считают прожитые годы». Ах, какой народ!
В отеле, увидев Хозефу, Ксанти радостно воскликнул:
— Хо, Лена, я не знал, что и ты здесь!
Он обнял девушку.
«Так вот какое ее настоящее имя», — подумал Артуро.
— Как дела, комсомольский бог? — стал расспрашивать девушку Ксанти. — Не обижает тебя этот белый медведь?
— Ее обидишь! — сказал капитан. И подумал: «Откуда Хаджи ее так хорошо знает? В Испании мы не встречались».
— Откуда ты ее знаешь. — спросил он, улучив минуту, когда они спускались в вестибюль.
— Знаю! — хитро улыбнулся майор. И окликнул девушку: — Уж очень он тобой интересуется, этот блондин. Будь осторожней с ним, Ленка!
Когда они усаживались в машину, совсем другим тоном, сразу поставив все на свои места, приказал:
— В Мору отправляйся сегодня же. Связь будешь держать со мной через штаб бригады.
И снова по-дружески, тепло добавил:
— Рад, что тебя перевели сюда. Ну, счастливо. ¡No pasarán![8]
— ¡No pasarán! — подняли кулаки Артуро, Хозефа и Виктор Гонсалес.
Небольшая колонна тупоносых итальянских грузовиков «ланча», возглавляемых «фордом» Артуро, взяла курс на юг.
Несколько километров — и сразу за пригородами Мадрида дорога круто повела в горы, выраставшие гряда за грядой. Дубравы сменялись на склонах сосновыми борами, хвойные массивы — голыми навесами скал. Яростно бились о камни речки. Туман из мельчайших капель колыхался над великолепными водопадами, свергавшимися с круч. В лучах солнца повисали над пенной водой арки радуг. Бойцы в кузовах трофейных «ланча» кутались в косматые одеяла-манто, курили, молчали.
В «форде» рядом с шофером сидел Виктор Гонсалес, молча попыхивал нестерпимо вонючей сигарой. Артуро и Хозефа расположились сзади. Девушка прильнула к дверце, высунула голову в открытое окно, и ветер рвал ее волосы. Артуро сидел, откинувшись на спинку. Ему не видно было лица девушки — только овал щеки, сейчас, против света, как пыльцой припудренной легким пушком. За эти месяцы кожа посмуглела, стала темнее волос.