Владимир Понизовский
В ТУ НОЧЬ ПОД ТОЛЕДО
Хозефа осталась ожидать его в отеле, а он и его спутник пошли вверх по Гран-Виа.
Дома вдоль улицы — дворцы, отели, банки, каждое здание — произведение искусства — были помечены одной и той же меткой: окна верхних этажей заклеены крест-накрест полосами разодранных газет и плакатов, а в окнах полуподвалов и в витринах тесно уложены тяжелые мешки. Меж мешками чернели щели. Кое-где из щелей угрюмо торчали стволы пулеметов. Город готовился к уличным боям.
Они обошли воронку, выбитую авиабомбой в асфальте тротуара. Воронка была совсем недавняя, с рваными краями, под асфальтом рыжим мясом алел кирпич, и казалось, что это истекающая кровью рана. Осколки бомбы вспороли мешки в витрине, на асфальт желтыми лужицами натек песок. Рядом с воронкой старуха в черном платке перемешивала на сковородке над жаровней каштаны, и от угольков веяло теплым приторным чадом.
Артуро по дороге искоса разглядывал своего спутника — десять минут назад он впервые встретился с ним в отеле «Флорида» по паролю. Горбоносый профиль, нечисто выбритая, иссеченная порезами сизая щека, твердо сомкнутые губы, острый, в щетине, кадык. «Кто? Разведчик, контрразведчик?..» Мужчина молчал. Мрачно поблескивал его глаз под насупленной бровью. За всю дорогу он не повернул лица к Артуро. Но от поблескивания его глаза, оттого, что Артуро приходилось убыстрять шаги, чтобы поспеть за ним, и смотреть снизу вверх — мужчина был намного выше ростом, — он испытывал досаду: «Не дай бог работать с таким черным дьяволом!..»
Они свернули с Гран-Виа и вошли в парк, миновали конную статую. Статуя была обшита досками и тоже обложена мешками с песком. Из тюков торчали шлем с бронзовыми перьями и бронзовый лошадиный хвост. У высоких ворот они остановились. Мужчина показал часовому в форме штурмгвардейца бумагу. Штурм-гвардеец на бумагу и не взглянул, а посмотрел на Артуро, на его светлые волосы, и вскинул в приветствии руку, сжатую в кулак:
— Салуд, совьетико!
Они вошли в здание, похожее на дворец, вступили на мраморную парадную лестницу. По обеим сторонам ее возвышались на постаментах рыцари, и Артуро казалось, что они подозрительно следят за пришельцами из узких прорезей глазниц и того гляди грохнут алебардой. Высокие двери вели сквозь анфиладу зал с затянутыми шелком и кожей стенами, с картинами, золоченой мебелью и инкрустированными полами. Подкованные каблуки Артуро и его спутника звонко стучали по дереву, в пустынных залах гулом отдавалось эхо от их шагов. Суровый сопровождающий остановился у двери с бронзовой ручкой, изображающей разинутую пасть льва, постучал кулаком в дверь, услышал из-за нее голос, охватил пальцами пасть и резко распахнул створку.
В комнате были двое. Один стоял у окна, против света, а другой, седой испанец со знаками отличия коронеля — полковника республиканской армии — на воротнике перетянутого портупеей френча, сидел за столом, держа в одной руке маленькую чашечку кофе, а в другой — курящуюся дымком сигару.
— Командир отряда капитан… — начал рапортовать Артуро.
Но седой испанец его прервал.
— Салуд, совьетико! — сказал он как тот штурм-гвардеец у ворот. И, трудно выговаривая русские слова, добавил: — Ты мне известен.
Он поставил чашечку на стол, затянулся сигарой, поднялся, вышел навстречу:
— Я — командир корпуса нумер четырнадцать. А он, — испанец повернулся к мужчине, стоящему у окна, — мой советник, команданте Ксанти.
Ксанти шагнул от окна — молодой, смуглолицый, с восточным разрезом горячих глаз под сросшимися на переносице бровями. Он подошел к Артуро и стиснул его в объятьях. Это был давний товарищ Артуро по службе, одно время — его прямой начальник, майор Красной Армии Хаджи Умарович Газиев.
— Под твое крылышко? — с облегчением сказал Артуро. — Порядок!
Коронель представил сурового сопровождающего:
— Виктор Гонсалес. Направляется политическим делегатом в твой отряд, совьетико.
Артуро протянул Гонсалесу руку. Тот пожал, будто стиснул в слесарных тисках.
— И работа — так! Камарадо Гонсалес — коммунист.
— И боец — лев! — добавил Ксанти. — Хорошо знаю его. Доверяй ему, как мы доверяем комиссарам. Он — твоя правая рука.
«С такой рукой не пропадешь!» — подумал Артуро.
— Ну, совьетико, будем догонять время, — коронель достал из сейфа карту, развернул ее на столе.
— Четырнадцатый корпус, — объяснил Ксанти, — это условное наименование штаба по руководству диверсионными действиями в тылу Франко в секторе Центрального фронта. Отныне твой отряд включен в этот корпус. Действовать будешь под нашим непосредственным руководством.
— Обещаю горячая работа, — улыбнулся седой испанец. — Будет больше жарко, чем на Южном фронте.
Он повел карандашом по карте на юг от Мадрида и упер его острием в кружок, обозначающий селение у синей жилки реки.
— Место дислокации отряда — пункт Мора на Тахо.
Вчетвером они обсудили вопросы, связанные с переброской отряда, наметили район первых диверсий: железнодорожную магистраль Талавера — Толедо, по которой перебрасывались из Португалии в район Мадрида эшелоны с немецкими и итальянскими легионерами-фашистами.
Потом Ксанти пошел проводить их до «Флориды».
У ворот дворца штурмгвардеец снова небрежно игнорировал их документы, зато, ловко перехватив винтовку в левую руку, вздернул кулак над головой:
— Салуд!
Они прошли через парк и вступили на Гран-Виа. Косматая тощая старуха все так же трясла каленые каштаны над угольями жаровни рядом с воронкой. «Видать, ее место — и плевать ей на бомбы», — подумал Артуро.
— Если идти по Гран-Виа до конца, через полтора часа уткнешься носом в передовую, — сказал Ксанти. — И на юго-запад если пойдешь, и на северо-запад. Фронт — под самыми стенами Мадрида, в Университетском городке, на ипподроме. Он проходит по стадиону, по городскому парку и Карбанчелю — ближайшему пригороду со стороны Толедо. Но знаешь, это никого не пугает, люди — львы. Живут как ни в чем не бывало, и это мне — ах, нравится! Ни артобстрел, ни бомбежки! Стальные у мадридцев нервы.
— Я, когда ехал сюда, слышал, как девушки пели: «На бомбы, что с самолетов на нас бросают, девушки Мадрида волосы завивают», — заметил Артуро.
— Вот, вот, самая нынче модная у девчат женских батальонов песенка! А старики берут винтовки и говорят: «Чтоб идти умирать, не считают прожитые годы». Ах, какой народ!
В отеле, увидев Хозефу, Ксанти радостно воскликнул:
— Хо, Лена, я не знал, что и ты здесь!
Он обнял девушку.
«Так вот какое ее настоящее имя», — подумал Артуро.
— Как дела, комсомольский бог? — стал расспрашивать девушку Ксанти. — Не обижает тебя этот белый медведь?
— Ее обидишь! — сказал капитан. И подумал: «Откуда Хаджи ее так хорошо знает? В Испании мы не встречались».
— Откуда ты ее знаешь. — спросил он, улучив минуту, когда они спускались в вестибюль.
— Знаю! — хитро улыбнулся майор. И окликнул девушку: — Уж очень он тобой интересуется, этот блондин. Будь осторожней с ним, Ленка!
Когда они усаживались в машину, совсем другим тоном, сразу поставив все на свои места, приказал:
— В Мору отправляйся сегодня же. Связь будешь держать со мной через штаб бригады.
И снова по-дружески, тепло добавил:
— Рад, что тебя перевели сюда. Ну, счастливо. ¡No pasarán!8
— ¡No pasarán! — подняли кулаки Артуро, Хозефа и Виктор Гонсалес.
Небольшая колонна тупоносых итальянских грузовиков «ланча», возглавляемых «фордом» Артуро, взяла курс на юг.
Несколько километров — и сразу за пригородами Мадрида дорога круто повела в горы, выраставшие гряда за грядой. Дубравы сменялись на склонах сосновыми борами, хвойные массивы — голыми навесами скал. Яростно бились о камни речки. Туман из мельчайших капель колыхался над великолепными водопадами, свергавшимися с круч. В лучах солнца повисали над пенной водой арки радуг. Бойцы в кузовах трофейных «ланча» кутались в косматые одеяла-манто, курили, молчали.