— На, гад, на, на, на, — бормочет стрелок сквозь зубы.
Машина, на которой он сидит, тоже несется к земле. Она опрокидывается на правое крыло. Целиться трудно. Но сержант все бьет по уже поверженному врагу, без сожаления расходуя боекомплект.
— Командир!
Молчание.
— Штурман!
Ни звука.
— На, гад, на, на, на!
Стрелок не знает, кто их сбил. Но он видит перед собой врага, который так или иначе к этому причастен. У стрелка есть оружие. И он должен полностью рассчитаться за гибель самолета, за гибель командира, штурмана и свою собственную. Ему обидно, что он так мало успел сделать, и он вымещает свою обиду на несущемся к земле самолете, полосуя из пулемета по его крыльям.
Бомбардировщик падает почти отвесно. Самолет дрожит как в лихорадке, его кидает из стороны в сторону. Стрелка отрывает от сиденья, он почти лежит на пулемете, упираясь головой в обзорный купол. Он весь выворачивается, стараясь не выпустить из прицела горящий самолет, и бьет, бьет, бьет...
Самолет противника выпадает из сектора обстрела. Стрелок бросает рукоятки пулеметов, облизывает губы и оглядывается в бессильной ярости. У него еще остались патроны. Но они уже не нужны. Вокруг — пустое черное небо и падающий в нем самолет. Стрелок чувствует, как стремительно надвигается на них земля...
...Когда они после взлета подходили к линии фронта, земля запросила:
— Где находитесь?
— Командир, земля спрашивает, где идем? — передал стрелок пилоту.
— У вас включена рация? — резко спросил тот.
— Да.
— Немедленно выключите ее, — приказал пилот.
— Но земля...
— Выключите!
Стрелок щелкнул выключателем.
— Есть. Выключил.
— И теперь до конца полета забудьте о ней. Иначе нас засекут.
Но сейчас — другое дело.
Стрелок щелкает выключателем и берется за ключ.
«МОСКВА, КРЕМЛЬ, ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ. ДОКЛАДЫВАЕТ ЭКИПАЖ КОРАБЛЯ НОМЕР 33. ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО. БОМБЫ СБРОШЕНЫ НА КЕНИГСБЕРГ».
Дрожащими руками он выключает рацию и вытирает пот. Затем оглядывается с недоумением и растерянностью. Что-то изменилось. Случилось что-то такое, чего он не ожидал.
Он замирает.
Самолет больше не падает. Неуверенно рыская из стороны в сторону, он тем не менее все больше выравнивается и разворачивается на восток.
— Командир! Штурман! — кричит стрелок.
Никакого ответа.
— Товарищи капитаны!
Отзовитесь! Молчание.
И тогда стрелку становится страшно. Он израсходовал почти весь боекомплект! А слева, на юге, вполнеба поднялась ослепительно яркая громадная луна. Она серебрит фюзеляж и плоскости самолета. Она превращает его в видимую всему миру мишень. Беззащитную мишень, только что прокричавшую на весь мир своей радиограммой, что она здесь, рядом с Кенигсбергом, что ее необходимо сбить.
«Я расстрелял боекомплект. Мне нечем больше воевать. Я угробил экипаж», — с ужасом думает стрелок.
Он стонет от злости и бессилия.
— Командир! Штурман!.. Да отзовитесь же вы! Командир!!!
По щекам стрелка ползут слезы.
Пилот медленно облизывает губы. Потом выпускает штурвал из левой руки и трогает голову. Шлемофон изорван осколками стекла и железа. Пальцы натыкаются на большой кусок стекла. Пилот рывком выдергивает его. В мозгу вспыхивает шаровая молния. Несколько минут пилот сидит неподвижно, приходя в себя. Он чувствует, как под шлемофоном растекается кровь. Он переносит руку на лоб. И здесь осколки. Десятки мелких стеклышек, застрявших в коже и черепе.
Дотрагивается до век. И сразу отдергивает руку.
Глаза...
Он знал это, но боялся поверить. Он сжимает зубы и опускает руку на штурвал.
— Штурман... — говорит он, — штурман, вы не ранены?
— Нет. Командир, что с вами?
— Стрелок... вы... живы?
Он задыхается, но не дает боли усыпить себя снова.
— Стрелок!
Никакого ответа. А может, пилот не услышал. Потому что в голове у него работает паровой молот: бух-бух-бух...
— Командир, что с вами? — настойчиво спрашивает штурман. — Почему вы не отвечаете? Командир!.. Вы попали в прожекторный луч?
— Послушайте, штурман... — медленно выговаривает пилот разбитыми губами. — Это не луч. Они вышибли мне глаза... Я... больше ничего не могу. Приготовьтесь...
Он совершенно спокоен. Он знает, что нужно делать. Он отдает четкие, разумные распоряжения. Единственные возможные в их положении. И он успеет сделать все необходимое до того, как тело откажется ему повиноваться.