До сегодняшнего вылета война для стрелка была захватывающим приключением. Потому что он не успел понять всего ее ужаса. Еще вчера он был уверен, что Красная Армия со дня на день перейдет в наступление и безостановочно погонит врага обратно, что не позже чем через несколько недель, ну через месяц фашисты будут разгромлены. Еще вчера он сожалел, что так и не успел заслужить ордена и ему нечем будет похвастаться перед односельчанами и перед своей девушкой.
Сейчас он не думал о наградах. Он увидел тысячи километров опустошенной земли, он побывал над логовом врага, он заглянул в лицо смерти. Он пережил страх, но в нем родилась ненависть. Война перестала быть приключением, она превратилась в тяжелую, смертельно опасную работу, требующую всех сил, всего умения, всего напряжения. А он, стрелок, сделал непростительную глупость: превратил свои пулеметы в бесполезную игрушку.
— Командир! — зовет он.
Молчат наушники.
— Штурман! Товарищи капитаны!
Молчание.
Он ведет рукой по шнуру переговорного устройства, трогает штепсель. Обрыв где-то далеко, там, куда стрелку не добраться.
Он дергает за трос пневмопочты, но трос легко выскальзывает из гнезда и падает на пол кабины.
Что же делать? Как сообщить командиру и штурману, что у него почти не осталось патронов?
А если вражеский истребитель? Они будут надеяться на стрелка. Он же не сможет ни отбиться, ни предупредить об опасности.
Стрелок с ненавистью смотрит на луну. Она сияет так, что на правом крыле хоть заклепки считай. И на всем небе ни единого облачка, ни единой тучки.
Он поворачивает голову и напряженно всматривается в северную часть неба. Если враг появится с юга, он вряд ли обнаружит бомбардировщик на темном фоне. Но если с севера...
Стрелок содрогается. Он отлично представляет, как выглядит их бомбардировщик на светлой части неба. Громадная черная махина, медленно ползущая на восток, — лучшую мишень трудно найти.
Какую же непростительную глупость он допустил! Как он мог так легкомысленно расстрелять боекомплект?!
Стрелок до рези в глазах всматривается в колючий свет северных звезд. Именно среди них могут появиться движущиеся точки выхлопных огней самолета противника...
— Командир! — зовет он в тысячный раз и знает, что ответа не получит. — Штурман!..
Дышать становится трудно. В висках сильно стучит кровь. Холод леденит тело.
Стрелок натягивает кислородную маску. Живительная струя поступает ко рту, обжигает губы...
Самолет дает ему жизнь. А он по собственной глупости приговорил самолет к смерти. Ведь ясно же — такой командир и такой штурман не могли допустить, чтобы их сбили! Они падали, уходя от прожекторов, от зениток, от истребителей. А он устроил панику и расстрелял боекомплект. Хоть бы все обошлось! Хоть бы их не заметили истребители! Хоть бы...
Его лихорадочная мольба обрывается на полуслове. Слева, на юге, на фоне светлого неба он отчетливо видит силуэт самолета. Далеко, сзади, он догоняет их.
Пока стрелок молил неизвестного бога о том, чтобы избежать встречи с вражескими истребителями, глаза обнаружили чужой самолет, руки развернули пулемет в его сторону, и перекрестие прицела указало точку, куда надо стрелять, чтобы ударить наверняка...
Ах, если бы можно было посоветоваться с командиром!.. Что сейчас делать стрелку? Бить по самолету последними патронами? Подождать?
Стрелок медлит. Он знает, что попал бы, — чужой самолет уже совсем рядом, до него едва ли двести метров, а он сбивал их и с четырехсот.
Стрелок сжимается в комок и ведет ствол пулемета медленно, осторожно, чуть впереди вражеского самолета. Ждет.
«Проскочи... пройди мимо... не заметь...»
«Пожалуйста, иди своей дорогой... ведь я тебе не мешаю... пожалуйста...»
Самолет приближается. На его крыльях отчетливо видны аэронавигационные огни.
Истребитель. Это не транспортник, не бомбардировщик, это истребитель.
«Ну пожалуйста», — умоляет стрелок, глядя на самолет жалобными глазами.
Неужели заметит?
Он должен пройти стороной. Неужели заметит?
Палец стрелка подергивается на гашетке, на лбу проступает пот, пот течет под комбинезоном И сердце грохочет так, что удивительно, как его ударов не слышит немецкий летчик.
Самолеты поравнялись. Теперь стрелок уже совершенно точно знает, что это истребитель «ME-109», вооруженный пушками и пулеметами, и что если он сейчас опознает бомбардировщик, то никакое искусство стрелка не спасет их. Между вражеским истребителем и бомбардировщиком расстояние не больше ста пятидесяти метров. Единственно, что успеет сделать стрелок, — дать одну очередь. Но нужно время, чтобы она сделала свое дело, чтобы начали ломаться шатуны и огонь как следует взялся за машину. А времени-то как раз и не будет. Немец успеет разнести бомбардировщик из пушек. На ста пятидесяти метрах он не промахнется.