Но, к сожалению, у него имелся крупнейший недостаток, который превращал в ничто все его достоинства: в роли инспектирующего, в роли человека, призванного давать рекомендации, он никуда не годился. Во-первых, он полагал, что совершенно точно знает, как нужно воевать, чтобы выиграть войну, поэтому любые возражения для него теряли смысл, еще не успев быть высказанными. Во-вторых, у него был странный взгляд на ведение боевых действий: если подразделение несло большие потери, значит, оно хорошо сражалось, если же потери были незначительные, то это свидетельствовало о нежелании или неумении воевать.
Проверив результаты последних боев истребительного полка, Голубев сразу же споткнулся на том, что потери в эскадрилье майора Добруша значительно меньше, чем в двух других.
— Боитесь вступать в бой? — спросил он Добруша.
— Нет, товарищ полковник.
— Почему плохо воюете?
— Мы хорошо воюем, — возразил тот.
Возражать не следовало. Именно об этом говорил предостерегающий взгляд командира полка. Об этом же говорила и вся обстановка первого года войны, когда всем хотелось во что бы то ни стало обнаружить конкретных виновников неудач на фронтах и наказать их, чтобы выправить положение. Если бы Добруш промолчал, возможно, все обошлось бы. Но ему было слишком обидно за эскадрилью, которая сбила самолетов противника больше других, понеся при этом минимальные потери. Обидно за товарищей, которых в награду именует трусами.
Полковник Голубев прищурился.
— Вы утверждаете, что хорошо воюете? Почему же в вашей эскадрилье самые низкие потери?
— Именно поэтому.
— Нет! Потому что вы уклоняетесь от боя.
Майор Добруш положил перед ним сводку последних боев.
— Эскадрилья сбила самое большое количество самолетов противника.
Полковник даже не взглянул на сводку. Он ее и так знал наизусть.
— Если бы вы хорошо воевали, количество сбитых самолетов было бы еще больше. У вас самое боеспособное подразделение в полку. В вашей эскадрилье самолетов столько же, сколько в двух других, вместе взятых.
Майор Добруш побледнел.
— В том, что они позволили свести себя к одной эскадрилье, вина не моя, — отчеканил он.
Этого майору Добрушу не следовало говорить. Это было несправедливо по отношению к товарищам, которым меньше повезло. Но он был слишком раздражен и не мог сдержаться. Полковник Голубев окинул его недобрым взглядом.
— Видимо, они в первую очередь заботятся о том, чтобы нанести противнику как можно больший урон, а не о своей безопасности, — сухо сказал он. — Не в пример вам. Можете идти, мы разберемся.
Добруш круто повернулся.
Он не знал, о чем говорили после его ухода командир полка Петров и инспектирующий Голубев. Видимо, подполковник Петров старался рассеять неблагоприятное впечатление о своем командире эскадрильи. Как бы там ни было, взыскания не последовало. Зато случилось худшее.
Вечером командир полка вызвал к себе Добруша.
— Вот что, Василь Николаевич, — сказал он. — Завтра Голубев хочет слетать с твоей эскадрильей на задание в качестве ведущего, чтобы посмотреть, на что она способна. Ты пойдешь у него ведомым... — Он помялся и отвел глаза. — До сих пор я не возражал, что твоя эскадрилья ходила парами и на высотах, превышающих требуемые. Тем более что эти новшества оправдывали себя. Но я думаю, ты догадываешься, как отнесется к нарушению инструкции инспектирующий... — Он твердо взглянул в глаза Добрушу. — Приказываю в этом вылете действовать строго по инструкции. Идите тройками и на указанной высоте.
— Андрей Иванович, — попробовал возразить Добруш, — боюсь, что это дорого может обойтись эскадрилье...
Но Петров прервал его:
— Сам виноват, дорогой. Не нужно было лезть в бутылку, может, все и утряслось бы. А что я сейчас могу сделать?
Эскадрилья вылетела на барражирование. Полковник подвел ее к линии фронта на высоте двух тысяч метров — по инструкции.
Не успели истребители развернуться, как сверху на них свалилось десятка два «мессершмиттов».
Полковник Голубев был доволен: эскадрилья пришла на место вовремя, патрулировала на заданной высоте, от схватки не уклонялась и в неравном бою уничтожила три вражеских самолета.
Добруш вышел из кабины разбитым. То, что эскадрилья уничтожила три вражеские машины, его не радовало. Ни за что ни про что, ради удовольствия какого-то неизвестного ему полковника он потерял двух очень хороших летчиков!