Он отворачивался от оставшихся шести товарищей, которые бросали на него недоумевающие и тревожные взгляды. Что он им мог сказать? Потерять за двадцать минут двух летчиков — это же катастрофа!
Он ничего не сказал и полковнику Голубеву. Промолчал даже тогда, когда тот, покровительственно похлопав его по плечу, сказал:
— Вот так надо воевать, майор!
Майор Добруш твердо знал, что так воевать нельзя.
— Отличные ребята! — продолжал полковник, не замечая состояния комэска. — Орлы! С такими фашистов можно бить и бить... Э, да ты что?! — воскликнул он вдруг, заметив хмурое лицо Добруша. — Неужели перетрусил? Так и есть, на тебе лица нет! Вот черт, а дрался ты здорово, даже не подумал бы... Как ты врезал этому желтоносику! Блеск! Ну ничего, еще отойдешь... Ну, ну, чего хмуришься? Может, из-за вчерашнего? — легонько толкнул он Добруша в плечо. — Признаю, я ошибся. Твои ребята дерутся как черти. Я с удовольствием слетаю с ними еще раз.
Майора мгновенно прошиб холодный пот.
— Еще... раз? — спросил он хрипло.
— Это настоящее дело, — сказал полковник, глядя в небо. — Честное слово, вернусь из поездки и стану проситься на полк...
Майор Добруш ворвался в кабинет Петрова.:
— Андрей Иванович, я потерял двух летчиков, но ему этого мало. Он хочет лететь еще раз... Ради бога, сделайте что-нибудь! Я не могу допустить, чтобы эскадрилью расстреливали в угоду инструкциям! С кем же я буду воевать?!
Петров нахмурился.
— Хорошо. Я поговорю с ним.
Но разговор, видимо, ни к чему не привел. Не привел ни к чему и разговор Добруша с полковником. Выслушав майора, тот холодно сказал:
— Будете воевать так, как вам приказывают, а самодеятельность мне бросьте!
Полковник сел в машину.
На лбу майора Добруша залегла глубокая поперечная морщина.
Все повторилось, как и в первый раз. Не успела эскадрилья подойти к линии фронта, как сверху посыпались «мессершмитты».
Майор Добруш шел ведомым у полковника. Рядом с ним висел второй ведомый — сержант Климов, молоденький летчик, всего месяц назад пришедший в эскадрилью.
Хотя во все последовавшие события и вмешалась случайность — два немца атаковали одновременно и полковника, и сержанта Климова, — рука Добруша бессознательно направила самолет на немца, атакующего неопытного сержанта. Четыре пулемета «ишачка» полоснули по фюзеляжу «мессершмитта», и тот исчез во взрыве.
Одновременно исчез и полковник, сбитый вторым немцем.
Добруш подал команду перестроиться. Эскадрилья выиграла этот бой. Они потеряли одну машину, зато сбили шесть «мессершмиттов». Потому что у них был маневр и появилась высота.
Об эшелонировании самолетов по высоте полковник Голубев не хотел и слышать. Он твердо помнил наставление о том, что истребительная авиация должна барражировать в пределах видимости пехоты для поднятия ее боевого духа... Майор Добруш был убежден, что боевой дух у пехоты никак не может подняться от того, что немцы безнаказанно сбивают на ее глазах советских летчиков. И он выстраивал перед боем эскадрилью этажеркой, загоняя ее последнее звено на высоту шести-семи тысяч метров. Как только немцы пытались напасть на идущие у земли одну-две машины, на них сверху, как горох, сыпался десяток истребителей, заранее определивших цели, точно рассчитавших удар и нападавших тогда, когда их меньше всего ждали. Немалую роль играло и распределение эскадрильи по парам, а не по тройкам, как было принято обычно.
Добруш часто вспоминал полковника Голубева, и на душе его становилось скверно от сознания, что, может быть, он виновен в его гибели. Но он никогда не раскаивался в том, что предпочел спасти сержанта Климова, хотя, как ведомый, обязан был в первую очередь защищать ведущего. Эскадрилья должна была выиграть бой, и она выиграла его. И если потом у него нехорошо было на душе, если его преследовали и другие неприятности — какое это имело значение? Его личные неприятности, его переживания были пустяком по сравнению с той огромной бедой, которая обрушилась на страну. Чтобы ее уменьшить, он должен выигрывать бои.
Вот и сейчас капитан Добруш пытается выиграть бой.
Ни одно наставление, ни одна инструкция не говорят о том, как должен действовать полумертвый слепой пилот, находящийся в искалеченной машине за сотни километров от своего аэродрома.
— Штурман... в каком положении машина?
— Дайте небольшой крен влево... Так! Теперь нормально, командир.
— Высота?
— Пять сто.
— Где мы находимся?
— Скоро Лида.
Сознание у пилота мутится, но он старается обмануть смерть.