— Как только постучит — откроете! — сказал он строго. — Но предупреждаю, чтоб ни слова... Оружие при нем бывает?
— Что вы? Какое там оружие! — пролепетала хозяйка и, услышав тихий, но по-хозяйски настойчивый стук в окно, перекрестилась и, набросив платок, шагнула в сени.
Лязгнула щеколда, стукнул откинутый крючок.
— Заспалась! — послышался недовольный хрипловатый бас, и высокий мужчина в дубленом полушубке, стуча деревянной ногой, вошел в кухню, держа в охапке свернутую комом рыжую доху.
— Тихо! — приказал лейтенант, появляясь сзади него из-за занавески, прикрывавшей умывальник. — Поднять руки!
Но человек, метнувшись к стене, прижал к себе одной рукой свернутую доху, начал другой быстро шарить в ней.
Тут выскочил из дверей горницы я со своим пистолетом и изо всей силы рванул доху к себе. Она развернулась, и из нее с громким стуком упал знакомый мне винтовочный обрез.
Желтоглазый нагнулся за ним, но лейтенант ловким ударом хорошего футболиста пнул обрез под лавку и, обхватив свободной рукой запястье противника, завернул ему руку за спину.
Пришлось порядочно повозиться, пока этот зверюга не был связан. Силушкой его природа не обидела, да и стремление во что бы то ни стало вырваться придавало ему прыти. Ведь он точно знал, что ему грозит.
Когда он немного утихомирился, я развязал шнурки, на которых держались его дымчатые очки, и на меня взглянули памятные на всю жизнь, снившиеся мне сколько раз в кошмарах рыжеватые, горящие неизмеримой яростью глаза.
— Жоглов! — воскликнул я. Только теперь, глядя на него, я убедился, что человек, стрелявший в меня, и человек, изображенный на фотографии, которую показывал мне подполковник, одно и то же лицо.
Жоглов тоже узнал меня и проговорил, словно давясь от злобы:
— Так ты не сдох, оказывается?
В общем, «друзья» встретились вновь.
На этом я думаю и закончить свое затянувшееся повествование. Дальше уже все ясно. Только еще нужно сказать, что настоящего Трофима Егоровича Жоглов не только ограбил, но присвоил его имя и должность, правда, без зарплаты, и его очки, и даже деревянную ногу. Поэтому никто и не подозревал, что под личностью одноногого подслеповатого инвалида скрывается молодой здоровенный бандит.
Возможно, что он еще долго бродил бы по свету, если бы я не стал так упорно его разыскивать. И скажу по совести, я искренне горд, что благодаря мне эта гадина больше не пакостит нашу землю. Так что, как видите, личная заинтересованность тоже играет иногда немаловажную роль.
— А как ваша жена? — спросили рассказчика. — Так и пропала без вести?
— Нет, зачем пропала? Нашлась! Видите вон там на женском пляже, у самого моря, голубой зонтик? Вот когда этот зонтик закроется, то это будет означать, что мне нужно срочно оставить вашу приятную компанию и идти с моей супругой обедать. Ничего не поделаешь — режим. А она у меня ух какой строгий блюститель порядка. Вон, видите, зонтик закрывается — иду, — закончил он, поднимаясь с шезлонга. — Счастливо оставаться!
Алексей АЗАРОВ
Машинистка
В свои неполные двадцать четыре года комиссар уездной милиции Дынников считал, что должность обязывает его быть серьезным человеком. Поэтому он старался улыбаться как можно реже, говорил отрывисто и глядел на собеседника так, словно у него болел зуб. Закованный в паюсного отлива кожаные доспехи, перекрещенные и перехваченные множеством скрипящих ремней, высокий и громогласный, он смерчем проносился по милицейским коридорам, пугая слабонервных мешочниц, и бывал очень доволен, если слышал за спиной подавленные шепоты: «Сам прошел! Оборони, господи!»
Уездная милиция недавно получила новый дом и теперь вселялась в него, перевозила шкафы, колченогие столы и стулья, оставшиеся по наследству от разгромленного в свое время хозяйства полиции. Подводы у милиции не было, и скарб тащили на горбу, причем Дынников, поступившись высоким достоинством, подавал пример — шел первым, неся завязанную в скатерть пишущую машинку.
Машинка была его гордостью. Такой же, как офицерские желтые ремни и шпоры с кавалерийским звоном. Он выменял ее в ЧК на три пристрелянных маузера в деревянных кобурах и нисколько не жалел об этом, хотя и считал маузер лучшим из всех пистолетов и ставил его выше кольта или манлихера. Перед прочими маузер имел многие преимущества — дальность и кучность боя, большее количество зарядов и шикарную внешность. Лукавые чекисты, повздыхав, отдали машинку, забыв при этом сказать, что она не работает, и Дынников поначалу черным словом помянул их и даже хотел было меняться назад, но потом раздумал. Два дня по вечерам он ковырялся в ней, отмачивая ржавчину в пайковом керосине, чистил детальки златоустовской финочкой, а на третий собрал, протер носовым платком и с великой осторожностью опробовал. Пуговки клавиш под его пальцами немузыкально хрустнули, тонкие рычаги издали рыдание, и Дынников ограничился тем, что отбарабанил на бумаге одно слово: «Приказ». После этого он спрятал машинку в шкаф и запер на ключ. И утром послал на биржу труда заявку на пишущую машинистку.