Чтобы обратить на себя наше внимание, он снял с себя шапку, махнул ею, но на большее у него не хватило сил, и он лежал плашмя, с вытянутой рукой, уткнув лицо в снег.
Хоменко затормозил, я подбежал к раненому, приподнял его, как вдруг слышу, он шепчет;
— Домышев! Ты? Слава богу, хоть свой человек! Помоги, брат... В спину садануло, ног не чувствую.
Вгляделся я хорошенько и узнал знакомого фельдъегеря. Действительно, вместе когда-то работали. Тоже, как и я, банковские ценности возил.
— Обожди, — говорю, — сам не подымайся, сил не трать. Я сейчас носилки с машины сниму, и мы тебя, как барина, на них уложим. — И спрашиваю его: — Ты ведь сейчас из Рудицы? Не слышал, как Маша? Выехала или нет?
— Не знаю, — отвечает. — Давно ее не видел. Но учителей как будто всех успели вывезти. Разве только из-за дочурки осталась, хворала она, я слышал.
Сказал он это и точно кинжалом меня проткнул. Все самые страшные опасенья с новой силой обрушились на мою бедную голову. С минуту я даже вовсе ничего не соображал, как будто сознание потерял. Но тут Хоменко подошел, стал тормошить меня за плечо. Я немного пришел в себя, начали мы раненого на носилки укладывать, а он шепчет:
— Я же деньги, Ваня, везу... задержался из-за машины... А тут «мессер» налетел, всех моих перебил, меня вот тоже... Забирай вот документы в сумке, деньги сдашь... Жене скажешь, чтобы... — Но тут его шепот стал вовсе невнятен, по телу пробежала дрожь, и он затих. С трудом подняли мы его на машину, потом заглянули в полуторку, не осталось ли в ней кого живых, но нет, тела шофера и двух фельдъегерей уже окоченели. Под иссеченным осколками брезентом лежало несколько запечатанных мешков. Один из них тоже пострадал. Искромсанные пачки денег валялись на снегу.
— Сколько же здесь? — спросил Хоменко, когда все одиннадцать мешков с бумажными деньгами и двенадцатый, самый тяжелый, с разменной монетой, были наконец погружены.
— Два миллиона шестьсот восемьдесят тысяч триста пять рублей шестьдесят копеек, — прочел я, глянув на документ, вытащенный из сумки.
— Ого! — значительно произнес Хоменко, с уважением глядя на мешки. — Вот они, значит, какие миллионы-то бывают. Куда же мы теперь с ними?
Да, это был вопрос! Если раньше мы рисковали только своими головами, во что бы то ни стало стремясь добраться до пылающей Рудицы, не зная, кто в данный момент ею владеет, то теперь на нашей ответственности была огромная сумма государственных денег.
Я было сказал об этом Хоменко, но он, внезапно озлившись, заорал на меня:
— Если тебе не жалко своей жены, так мне на это наплевать! А у меня забота, что раненые там остались. Ты бы послушал, как они просили, чтобы за ними приехали. У меня их крик, наверное, всю жизнь в ушах звенеть будет. — И, немного стихнув, он добавил: — Мы же не совсем без головы. Если увидим, что дело плохо, драпанем обратно. Бензин-то еще есть.
Он смотрел на меня со злобным недоверием, как на врага, думая, что я струсил. Между тем уж я-то не менее его стремился скорее попасть в горящую Рудицу, где, может быть, в моей помощи нуждались самые дорогие, самые близкие существа: жена и дочь.
— Едем! — крикнул я. — Только орешь зря, а сам ни с места.
И опять мы понеслись по проселку среди голых, однообразных, занесенных снегом полей.
Меня все больше тревожила пустынность дороги. На видневшемся вдали шоссе, шедшем под острым углом к нашему проселку, я ясно различал сплошную ленту машин, повозок и отдельные точки идущих людей, а здесь нам хоть бы один человек повстречался.
Впрочем, немного погодя, хорошенько приглядевшись, я разглядел вдалеке отдельные фигурки людей, что-то как будто копавших посреди дороги. Два мотоцикла виднелись возле них.
— Однако минируют дорогу, — сказал я Хоменко. — Как бы не налететь сгоряча. — Но тот уж сбавлял ход, видя, что двое на мотоцикле едут нам навстречу.
— Куда вас черт несет? — закричал, махая кулаком, командир, сидевший в коляске. — Мы там минируем, а вы катите прямо к черту на рога. Кто вы такие? За ранеными? Поздно уж теперь. Все равно вас уже не пропустят. А раненых и без вас заберут, если остались. Там еще наши части проходят.
А тут, как на грех, пока мы говорили с командиром саперов, машина наша заглохла. Хоменко начал рыться в моторе и выронил в снег крохотную детальку. Это уж пахло катастрофой. Битый час мы вдвоем искали ее, соскребли и прощупали пальцами весь снег подле машины, но деталька, словно заколдованный клад, не давалась нам в руки.