Тридцатилетний русский художник остался за рубежом. Граница закрылась, жена и дочь остались по ту сторону. Лучшие работы Антонова, отправленные им на венский аукцион, потерялись в пути. Жить стало трудно, и Алексей Львович отступил от священных правил, усвоенных в Петербургской академии художеств: он согласился расписать стены в светском дворце, недавно выстроенном на юге. Жена его, как стало ему известно, добровольно пошла работать в холерный барак, заразилась и умерла, оставив Асю на попечение семьи иерея Ташкентского. Девочке в ту пору исполнилось семь лет. Священник забрал ее с собой в Баку, а оттуда он вместе с англичанами бежал за границу. Туда, в пыльный старый город, приехал Алексей Львович, чтобы забрать Асю, и остался здесь навсегда.
Несколько лет Ася служила у Хюгеля, исправно являясь к половине девятого, но неожиданно для всех ушла со службы. Пересуды мгновенно взбудоражили тесный эмигрантский мирок. Даже Алексей Львович осмелился спросить заплетающимся языком: «Немец тебя обидел? Да, Асенька?» — «Я обидела его, — ответила Ася. — И не будем никогда возвращаться к этому. Умоляю тебя, папа!»
Однажды в полночь Ася ушла вместе с князем Владиславом Синяевым, до той поры откровенно презираемым ею.
Незадачливый, хотя и сохранивший великолепную осанку, отпрыск князей Синяевых задохнулся от счастья. Теперь по вечерам он сидел на скамеечке у Асиных ног, бережно держа ее за руку, и гораздо реже выбегал в прихожую нюхнуть кокаину.
Но вскоре Владик надолго исчез, а вернувшись, все в той же кофейне «Роза Ширака» сильно напился, расплакался, смешал коньяк с ликером, выпил и произнес речь о том, что в Асе нет ничего хорошего, что она холодна, как лягушка. Аскар-Нияз тоже был изрядно пьян, однако он взял Владика за грудки и потребовал, чтобы он замолчал.
Владик сдерживал себя. Ася нередко не замечала его либо вовсе забывала о его присутствии, и он прощал ей это.
Пока в тот вечер она не ушла с Андреем.
— Спасибо, — сказал Андрей, вставая из-за стола. — Давно я не пил такого вкусного чаю. Алексей Львович смахнул слезу.
— Утешили, Андрей Дмитриевич! Видит бог, утешили и просветлили. Это такое счастье, что вы не погнушались заглянуть в нашу сирую обитель! — Он обвел взглядом низкую гостиную: тахту, покрытую вытертой полостью, пожухлый буфет, продавленные кресла у ломберного столика, и патетически поднял палец. — Но я не ропщу! Мытарства каждому русскому художнику на роду написаны!
— Папочка! — укоризненно и устало попросила Ася.
— У вас легко дышится, Алексей Львович, — сказал Андрей. — И варенье вишневое с косточками. Я с детства не пробовал такого. За это вас благодарить надо, Ася Алексеевна. — Он на миг задержал холодные Асины пальцы и сказал: — Я засиделся, извините.
— Да что вы, Андрей Дмитриевич! — воскликнул Алексей Львович. — Может, заночуете у нас?
Ася прижала пальцы к вискам.
— Оставайтесь, — не унимался Алексей Львович. — Час поздний. Мы бы вас устроили, конечно, не так удобно, как вы привыкли, но все же...
Ася молчала.
— Спасибо, — сказал Андрей, — но я пойду.
— Идите, — сказала Ася. — И что бы ни случилось, будьте, ради бога, осторожны, — поспешно добавила она и скрылась.
Едва он сделал два десятка шагов, как из-за деревьев выскользнула тень и двинулась вслед за ним. Андрей продолжал идти не оглядываясь. Луна скрылась за минаретами. В бледном свете ее они казались столбами, подпиравшими темное небо. Андрей тихо ступал по вытертому кирпичному тротуару, но еще тише двигался тот, кто следовал сзади. Андрей миновал длинную улицу, пересек площадь и, так и не встретив никого, свернул в переулок, где стоял дом Мирахмедбая. Ночная птица захлопала крыльями, забеспокоилась в ветвях платана, и тут же послышался стон: кто-то лежал у широкого подножия дерева.
Андрей наклонился и узнал одутловатое лицо официанта Гусейна-заде. Натужно замычав, Гусейн-заде попытался привстать, опираясь о толстый ствол, но сполз по нему и упал навзничь.
— Очень прошу тебя, дорогой, потише немножко, пожалуйста, — произнес он с трудом. — Я из грузовика выскочил, когда в тюрьму они меня везли. Упал только, разбился совсем. Везде болит. Дышать прямо невозможно. Еле, еле сюда дополз.
— Почему сюда?
— К тебе добирался, Долматов. К тебе, дорогой.
— Вот что, — сказал Андрей, — я оставлю вас по этим деревом и буду молчать.
— Не уходи, пожалуйста, Долматов, — быстро проговорил официант, — забери меня, спрячь. Умоляю тебя! Они меня мучат, понимаешь? — добавил он совсем уже тихо и застонал.
На миг из-за туч вышла луна, и оба они заметили, как вжалась в стену темная человеческая фигура. Тогда, превозмогая, очевидно, и впрямь невыносимую боль, официант проговорил, неожиданно перейдя на «вы»:
— Долматов, вы обязаны меня укрыть. Это приказ самого хозяина. — Он затих, скорчившись.
— Никаких хозяев у меня нет, слышите! — четко произнес Андрей. — И вообще — ничего общего с вами. Играйте сами в свою игру. Я здесь человек временный. — Он открыто обращался теперь не к официанту, а к тому или тем, кто прятался во тьме, следя за ними и ловя каждый звук. Спокойным шагом дошел Андрей до угла, а затем стремительно обежал квартал и вернулся к тому же дереву, но уже с другой стороны. Над Гусейном-заде стоял Синяев. Слышался его брезгливый, раздраженный голос:
— Ты что ж это, скотина, не смог или не захотел вывести на чистую воду большевичка! Тебе жить надоело? Я тебе помогу, коли так, — блеснул наган.
— Ладно, стреляй, — выдавил из себя официант, — все равно жить не буду: все поотбивали, все поломали мне...
— Еще не так нужно было отделать тебя, подлеца. Три слова произнести не мог, как я тебя учил, дубина! — Синяев резко повернулся и направил дуло нагана на человека, появившегося сзади.
— Какая встреча, князь, — с обычной своей иронией произнес Семен Ильич Терский.
— А-а, это вы, Мефистофель... Как всегда, появляетесь из мрака.
— Понимаю, я некстати. Вы, князь, разумеется, шли по пятам за своим счастливым соперником, а на это гнусное тело наткнулись совершенно случайно.
Наутро Андрей встретился в коридоре с Аскар-Ниязом. Бывший поручик был на удивление трезв и чем-то обеспокоен. С Андреем он поздоровался рассеянно, но очень долго смотрел вслед ему, а когда Андрей был уже у выхода, окликнул его:
— Господин Долматов! У меня новости для вас. Я только что вспомнил, что господин Шахрух Исмаили просил меня передать вам его приглашение. Он прослышал о вашем прибытии и ждет вас.
— Зачем я понадобился ему?
— Кажется, что-то стряслось с радиоприемником. — Аскар-Нияз догнал Андрея, извлек из наружного кармана визитную карточку и отдал ему.
«Высокочтимый господин Долматов, — было начертано уверенным почерком на оборотной стороне карточки, — буду счастлив видеть вас у себя в доме в среду после полудня».
На лицевой стороне было обозначено: «Шахрух Исмаили, советник департамента иностранных дел».
— Благодарю вас, поручик, — Андрей спрятал карточку.
— Кстати, — поинтересовался Аскар-Нияз, — вы вчера вернулись без особых приключений?
— Не понимаю вас.
— Здесь нужно, Андрей Дмитриевич, беречься ударов в спину. В грудь здесь не бьют.
Уже две недели Андрей служил в торговой фирме «Электро», на складе которой скопилось много неисправных радиоприемников и телефонных аппаратов. Он хотел было открыть небольшую мастерскую в сарайчике, прилепившемся к дому Мирахмедбая, но хозяин; узнав об этом намерении, сам посоветовал Андрею пойти на службу к Султанбеку.
Султанбеком звали владельца фирмы «Электро». Это был моложавый золотозубый узбек, тоже выходец из Коканда. Он по-честному признался Андрею, что в технике не силен и потому назначает Андрею сдельную плату: пять процентов стоимости каждого исправленного аппарата.