— Я еще спущу толстую шкуру с того, кто посмел выставить меня жуликом, — пообещал Аскар-Нияз.
— Слезай сейчас же, шайтан! — завопил Абдурашид.
— Взять его! — начальственно велел рабочим Селим Мавджуди. Но люди в лохмотьях сбились в кучу и не шевелились, наблюдая испуганными глазами за всем происходящим на складе.
Сыпля ругательства, толстый Абдурашид сам полез наверх. Вслед за ним, гневно сверкнув глазами в сторону рабочих, начал подниматься и сержант Селим Мавджуди.
— Именем закона и шаха вы арестованы, — крикнул он.
Аскар-Нияз только усмехнулся. Он подождал, пока Абдурашид поднимется, и умело хлестнул нагайкой по его широкой физиономии.
— Вой-бой! — закричал Абдурашид. — Он погубил меня, шайтан. Он вышиб мне глаз! Что же вы, мусульмане! Хватайте его!
Селим Мавджуди вытащил из кобуры наган и приказал:
— Руки вверх!
Аскар-Нияз сделал шаг к нему и взмахнул нагайкой. Выстрел грохнул, отдавшись под потолком. Наган Селима Мавджуди полетел в сторону, а сам сержант, ухватившись за локоть, сполз на пол. Двумя прыжками Аскар-Нияз догнал Абдурашида и начал методично хлестать нагайкой по его покатой спине и шее. Толстяк упал, закрыв своим телом проход. Аскар-Нияз перешагнул через Абдурашида, плюнул на него, вышел, вскочил на коня и умчался.
За полночь он вернулся в город. Дом Мирахмедбая спал. По внутреннему переходу Аскар-Нияз прошел на половину, где жил хозяин. Сонный слуга приоткрыл входную дверь.
— Подними Мирахмедбая, — велел Аскар-Нияз.
Ворча и кашляя, в коридоре появился Мирахмедбай в толстом халате, накинутом на голые плечи.
Аскар-Нияз вошел в коридор, достал из-за пазухи шкурку и подал ее Мирахмедбаю.
— На клеймо взгляните, почтеннейший, — прошипел Аскар-Нияз. — Чье оно? Не сына ли Ходжи-Нияза, которого вы обрызгали своей грязной слюной?
— Пошел вон! — велел Мирахмедбай. — Ты пьян.
Тогда Аскар-Нияз распял шкурку и прижал ее к лицу Мирахмедбая. Слуга бросился на Аскар-Нияза сзади, но поручик лягнул его в живот. Захлопали двери. На вопли слуги и хрипение Мирахмедбая выскочили из многочисленных комнат люди. Аскар-Нияз отбивался от них, пока не упал, сбитый с ног чьим-то могучим кулаком.
— Запереть в подвал! — приказал Мирахмедбай. Халат сполз с него, и он стоял перед сыновьями и слугами в постыдном виде, но не замечал этого: ярость душила его.
Трое дюжих мужчин повели Аскар-Нияза к двери.
— Погодите! — крикнул вдогонку Мирахмедбай. Вот фонарь. Возьмите. — Он торопливо зажег «летучую мышь» и подал ее одному из своих сыновей. Парень убавил пламя и подтолкнул Аскар-Нияза в спину.
В то же мгновение Аскар-Нияз вскинул ногу и ударил носком сапога по фонарю. Фонарь вылетел из рук опешившего парня, стукнулся о стену и разбился. Вспыхнул разлившийся керосин, раздались растерянные крики, загорелись обои и ковер, покрывавший пол.
Аскар-Нияз сквозь огонь рванулся к двери и выскочил на улицу. За ним погнались, но он выиграл несколько секунд. Этого оказалось достаточно, чтобы скрыться.
Аскар-Нияз не впервые уходил от погони и потому быстро запутал преследователей. Час спустя он постучался в ворота мечети Янги-Ай. Сонный служка не решился его впустить.
— Именем пророка! Подними самого Азиз-ходжу, — сказал Аскар-Нияз. — Передай, что здесь сын Ходжа-Нияза Бухарского.
Скрипнул засов.
— Что стряслось, юзбаши? — спокойно спросил Азиз-ходжа. Настоятель узбекской мечети был еще не стар. Жесткая красивая бородка окаймляла его мужественное лицо. — Входи! — Азиз-ходжа двинулся к темному порталу мечети. Аскар-Нияз следовал за ним. Они поднялись по стертым кирпичным ступеням. Имам остановился у невысокой двери, погремел ключами и впустил Аскар-Нияза в сводчатую узкую хиджру.
Толпа молящихся, похожих друг на друга как близнецы, — все они были в белых чалмах — влилась во двор мечети Янги-Ай. Люди шли, поглощенные мыслями о себе и о боге, и никто, конечно, не заметил человека в таком же одеянии, как и у всех, который под сумеречными сводами отстал, боком втиснулся в узкую щель в стене и исчез.
Молчаливый служка уже ждал Хюгеля. Он взял немца за руку, повел по пустынным, темным переходам, наконец оставил одного в просторной комнате. Хюгель не успел оглядеться, как из-за полога появился имам Азиз-ходжа. Сам того не замечая, Хюгель нагнулся в поклоне, прижав по-мусульмански руку к сердцу, а имам так же естественно благословил его жестом и предложил сесть на ковер.
— Я буду предельно краток, — сказал Хюгель, — я должен знать, кто поведет узбекских мусульман к святой могиле.
— Мусульман поведет священное негодование, возмущение тем, что большевики оскверняют могилу Ходжа-Нияза Бухарского, принявшего двенадцать лет назад мученическую смерть от рук неверных.
— Ходжа-Нияз похоронен рядом с усыпальницей курдского святого... Как его?
— Блаженного Латифи, — строго произнес имам.
— И об этом до сих пор никто не знал?
— Даже мне об этом стало известно не так давно, — сказал имам. Он помолчал, перебирая четки, и продолжил, не глядя на Хюгеля, а как бы общаясь сразу с целым миром: — Вчера ночью в мечеть явился юзбаши Аскар-Нияз. Он бежал сюда от мирской суеты, замучившей его. Я сообщил Аскар-Ниязу о том, что его праведный отец объявлен святым, что преданные люди отыскали могилу, но она, увы, осквернена неверными, продолжающими свои надругательства.
Хюгель с восхищением посмотрел на имама и даже сдвинул набок чалму. Красивое лицо Азиз-ходжи было по-прежнему непроницаемо.
— Как же он воспринял все это? — спросил Хюгель об Аскар-Ниязе.
— Так, как воспринимает на Востоке каждый мужчина весть о святотатстве по отношению к праху отца, — сказал имам и все-таки добавил: — Мои люди разыскали нескольких сподвижников Ходжа-Нияза. Эти седобородые рассказали Аскар-Ниязу о мученической смерти его отца. К тому же сегодня утром явился истерзанный перебежчик с советской стороны. Он принес фотографию из русского журнала: рядом с мусульманской гробницей — железная вышка! — глаза имама возмущенно сверкнули: — Большевики бурят святую землю. Грязным железным прутом пронзили они еще не истлевший прах Ходжа-Нияза.
Хюгель не сдержался и подмигнул имаму, но тот и бровью не повел.
— «Если это даже могила не моего отца, все равно в отместку за подобное кощунство мало крови всех комиссаров» — так сказал Аскар-Нияз. — Имам сложил руки на коленях.
— Значит, Аскар-Нияз поведет мусульман? — спросил Хюгель.
— Я уже сказал вам: праведный гнев поведет людей.
— Да, да, — согласился Хюгель. Он вытащил из-под ватного халата хрустящий чек и сказал: — У мечети возникли, как я понимаю, непредвиденные расходы? — Он протянул чек имаму.
Тот едва скосил глаза, на миг они сверкнули, но тут же он овладел собой и произнес:
— Положите на блюдо. Мой служитель разберется.
Хюгель вышел, пятясь, но у порога кинул на имама одобряющий взгляд и бесшумно похлопал пальцами о пальцы.
— Прошу! — Хюгель открыл дверцу, и Шахрух юркнул в автомобиль. Молча доехали до бульвара, и лишь потом, когда машина выскочила на шоссе, Шахрух произнес не без раздражения:
— Герр Хюгель, неужели нельзя избавить меня от необходимости играть в ваших спектаклях? Можно ведь было открыто встретиться в моем доме или в кафе?
Хюгель кивнул напомаженной головой.
— Яволь, — сказал он. — Я согласился бы с вами, если бы не прошел в свое время прекрасной специальной школы в Мюнхене. Да-да. — Он взглянул через плечо на Шахруха. — Перед вами, майн герр, один из тех, на кого опирался Адольф Гитлер еще в ту пору, когда наши либералы спорили, что лучше — коммунизм или национал-социализм. Теперь они уже не устраивают дискуссий. Зо! И у вас, очевидно, на этот счет сомнений тоже нет?