— Простите, я вас не понял. Какому Павлику?
— Да, вы же не знаете... Сыну.
— Сколько ему сейчас?
В ее глазах проскользнула грусть.
— Да, отец его — Павел. Павел Павлович Белоцерковец.
— Расскажите о себе, — попросил я.
— Что вы... Неинтересно, наверное.
Я посмотрел на часы. Начало двенадцатого. Время пролетело совершенно незаметно.
— Где вы остановились, Таисия Александровна? Она растерялась от этого вопроса.
— Нигде... Да вы не беспокойтесь. Поищу кого-нибудь из старых знакомых. А нет, так на вокзале перебьюсь.
— Так я вас отпустить не могу.
Она протестовала, но я настоял на своем.
Позвонил в гостиницу. Там сказали, что, возможно, освободится один номер. Это выяснится скоро, и мне об этом сообщат.
— У нас есть еще немного времени, — сказал я Тришкиной. — Все равно ждать... Как вы попали в Чирчик?
— О, это целая история. Как в жизни бывает: не хотелось мне жить, а судьба решила иначе. Другие дрались, цеплялись за нее, а погибали... Папу эвакуировали с заводом. Мать с ним уехала, а я потерялась... Бомбили Лосиноглебск страшно. Несколько раз в день. Мы с мамой бежали на вокзал вместе. Вдруг — тревога. Она тянет в бомбоубежище, а я как полоумная бросилась бежать. Сама не знаю куда... Опомнилась, когда отбомбили. Искала ее, не нашла. Побежала на вокзал, и перед самым моим носом ушел состав. Потом уже, когда мы нашли друг друга, после войны, выяснилось: она решила, что я побежала на вокзал. Сама она успела вскочить в последний вагон... Вернулась я домой, а дома нет. Яма в земле. Что делать? Люди идут куда-то, я с ними. Сегодня одни, завтра другие. В окружение я не попала. Вот не поверите, думаю, пусть лучше убьют, такая усталость, безразличие. И знаете, когда в себя пришла? Когда Павлика по-настоящему под сердцем почувствовала. Сама голодная, оборванная, а думаю: ребенка грех убивать. Горелой пшеницей питалась: наши отходили, жгли, чтобы немцам не досталась... Так добралась до Ташкента. А там эвакуированных больше, чем ташкентцев. Я вот с таким животом, работать не могу... Что говорить, страшно вспоминать. Людям мы обязаны своим горем, людям же обязаны и жизнью и счастьем... Нашелся такой человек. Махбуба Ниязовна. Павлик называет ее Махбуба-биби. По-русски — бабушка Махбуба. Приютила она меня у себя, а когда сын родился, помогла устроиться в госпитале судомойкой... Специальности никакой да еще с ребенком на руках. В госпитале я и познакомилась с мужем... Его комиссовали. Хороший человек был. Павлика усыновил. Что дальше? После войны окончила сельскохозяйственный техникум, перебралась в Чирчик. Потом к нам приехали мои родители. Я их разыскала на Урале. Схоронила обоих совсем недавно. А муж мой, Тришкин, в пятьдесят шестом умер. Тихий такой был, добрый. Без почки и селезенки жил человек... Вот, собственно, и все.