Как-то Шопля, встретив на палубе Савву и по обыкновению поздоровавшись, спросил:
— Ну, как там мой крестник?
— Кто?
— Да этот... Ну, Бакай же! Ведь ты с ним в одной башне?
— Так точно!
— Ну, что он? О чем говорит?
— Он-то. Молчит все больше, ну и я, как вы знаете, не особенно балакучий.
— По своим большевикам, что ли, тоскует?
— Не знаю. Вряд ли. Да ведь у него тут дружок, земляк нашелся.
— Кто же?
Савва чуть было не сказал: «Жора Обжора», но вовремя поправился:
— Господин кондуктор Жежора...
— А! — понимающе улыбнулся Шопля: он-то знал, что за поручение получил от штабс-капитана старший баталер.
Савва слушал Шоплю, разговаривал с ним, но никак не мог подавить чувства гадливости. Боцмана никто никогда не любил на корабле. Офицеры его презирали за чрезмерную угодливость, матросы ненавидели за высокомерие и придирчивость, за желание выслужиться перед начальством. Ко всему этому у Саввы присоединялось и свое: однажды, еще в семнадцатом, он увидел, как Шопля и его дружки, возвратясь из города с патрулирования, делили какие-то драгоценности. Вот после этого и появилось у него чувство отвращения к боцману.
И вот у всеми презираемого боцмана появился друг, не отходивший от него ни на шаг и не спускающий с него преданных глаз. Действительно, палач? И решился:
— Позвольте вас спросить, господин старший боцман?
— Ну, к чему такие церемонии? Говори, что ты хочешь.
— А правда, что ваш друг... Ну, тот, что с вами всегда ходит, раньше палачом был?
— Говорят. Да и какое это имеет значение? Ведь тех, кого к смерти приговаривали, не он, так другие на тот свет отправили бы.
— Он в николаевской тюрьме был?
— Там.
— И долго?
— Лет шесть. До самой революции.
«С одиннадцатого или с двенадцатого года, — прикинул в уме Савва. — Значит, смерть отца — его рук дело».
— А вообще-то он парень с головой. Ты знаешь, что он мне однажды предложил? — И Шопля понизил голос до шепота: — Пробраться на ту, — кивнул на север, — сторону, собрать хорошую группу, ну и пожить в свое удовольствие.
— Это бандитами, что ли, стать?
— Зачем такие громкие слова? — возразил Шопля. — Будем экспроприировать излишки у состоятельных людей, и все. К чему я тебе все это говорю? Нравишься ты мне. К разным компаниям не льнешь, болтать напрасно не любишь, а главное — парень ты честный. Я тебя казначеем сделал бы, знаю, с казной не удерешь.
Шопля говорил, а Савва слушал и не слушал его, одна мысль сверлила его мозг: ведь вот, рядом с ним, на одном корабле ходит палач, который повесил его отца... Ходит убийца его отца...
— Так что, если случай представится, пойдешь с нами? — продолжал Шопля. — Будем вольными гражданами, потрясем немного Советы, а скопим деньги — и за границу. А там с деньгой — сват королю и брат министру.
— Что об этом говорить, когда море вокруг.
— Да и вообще-то я все это в шутку... Только смотри! — сжал кулаки Шопля.
— Понимаю...
Пошел Савва к башне, а мысль сверлит, сверлит... Будь его воля, несмотря ни на что, уничтожил бы сейчас палача. Своими руками, и ему казалось, что такое решение и отец — будь он жив — одобрил бы.
А дредноут, как видно, прибыл в заданную точку. Стих мощный рокот турбин, прекратилась дрожь корпуса, и след за кормой из пенистого стал прозрачно-зеленым — кончили винты шинковать воду, и она перемешивалась только от движения корабля по инерции. Потом загрохотал якорь-цепь, дредноут остановился, ветром и течением его стало разворачивать.
Савва огляделся. Неподалеку, на юго-востоке, белела башня маяка и едва поднималась над морем песчаная Тендровская коса. На севере, в сизой дымке, угадывались берега, а белые домики Очакова виднелись отчетливо.
«Наверное, и там наблюдают за нами, ждут, когда мы обстрел начнем», — невольно подумал Савва.
— Савва, иди-ка сюда! — окликнул из башни Федор. — Серьезное дело есть!..
Савва только занес ногу, чтобы переступить комингс, как Федор начал громким шепотом:
— Ну вот что, Савва, решили мы...
— Здесь он! — раздался вдруг грубый голос; в дверном проеме стоял Жежора, за ним Олейников в караульной форме и с наганом у пояса.
— Ну что ж, Федор Бакай, просим, так сказать, следовать за нами.
— Куда?
— К господину Циглеру фон Шафф... — дальше Жежориных знаний не хватало, и он запнулся.
— Ага, ясно! Ну что ж, если господину Циглеру фон Шаффгаузену-Шенбергу-Эк-Шауфусу угодно меня видеть, я готов, — бодро ответил Федор, но в голосе его Савва не мог не уловить ноток тревоги.