Ткнулись баркасы носом в песок. Каждый понимал, что вот это мгновение — последнее, что уже больше никогда не видеть ни солнца, ни белесого, словно выцветшего от зноя, неба, ни блеска моря, ни тающего в далекой мгле горизонта, никогда не слышать больше плеска волн, пронзительного крика чаек... И чтобы отвлечься от этих дум, от мысли о смерти, кто-то затянул песню об отряде коммунаров, который сражался под частым разрывом гремучих гранат. И песню подхватили сразу же все.
— В воду! — прозвучала команда.
Матросы побрели по воде, а пели про землю, и не только потому, что как бы ни был привязан моряк к морю, но всегда его тянет к какому-то уголочку земли, как к пристани, но и потому, что еще не сложили песню вот о такой казни:
торжественно и грустно лилась песня над морем и над песчаной косой.
И вдруг крик Федора:
— Жора Обжора!
Жежора даже вздрогнул от неожиданности.
— Вернешься — приготовь потолще веревку, чтобы не оборвалась, когда твою тушу будут вешать!
Не выдержал такого Жежора, нажал на спусковой крючок. За этим выстрелом последовали другие, и вместо стройного залпа раздался беспорядочный треск.
И падали сраженные матросы в ласковые и теплые волны родного Черного моря.
— Проверить надо, не остался ли кто в живых, они, черти, такие, — начал было Жежора, но его прервал истошный крик:
— Корабли красных подходят!
У страха глаза велики, а тут «Дельфин» столько дыму напустил — Очакова не видно. Попробуй догадайся, что идет суденышко с одной пушчонкой и с одним пулеметом! Да еще канлодка из-за Первомайского острова показалась. И тогда раздалась команда:
— По баркасам!
...Потылица и на ходу плавбатареи находился на мачте, и время от времени оттуда доносился его голос:
— Подходят к косе!
— Высаживаются!
— Часть людей зашла в воду.
И вдруг истошный крик:
— Расстреливают! Матросов расстреливают!..
— Верно! Не зря, значит, там красный флаг был поднят... — сквозь стиснутые зубы процедил краснокомбат Чернышев. — Ну ладно, пусть они в баркасы сядут!..
И скомандовал:
— Стоп, мотор! Отдать якорь!
Как и тогда, в мае, когда французская канонерская лодка «Ла Скарп», не снижая скорости, пыталась прорваться мимо Очакова, командир батареи сам встал к прицелу. Вот он подправил визир и махнул рукой. Дернулось орудие, вылетел сноп пламени, и фонтан воды, выброшенный взрывом снаряда, закрыл передний катер. Когда столб опал, катера на поверхности моря не было»
После пятого выстрела от баркасов остались только обломки да плавали в бурлящей воде несколько офицерских фуражек.
— Жалко снарядов, — пробормотал Чернышев, — но что же сделаешь...
И расстрел матросов, и взрывы снарядов среди баркасов видели и с «Дельфина», но, как ни шуровали в топках, как ни держали пар на пределе, к косе буксир приткнулся, когда все уже было кончено. И у берега, и чуть дальше среди волн плавали тела расстрелянных.
— За что же их все-таки? — спросил кто-то.
— Узнаем!.. — пообещал уполномоченный особого отдела Лопатнев. — Во всяком случае, не за то, что верно служили Врангелю...
Тут же на песке вырыли братскую могилу. Один к одному складывали трупы матросов.
— Товарищи, да он еще дышит! — воскликнул кто-то.
Сразу сбежались люди.
— Да это... Это же комендор с плавбатареи!
Торопливо, со свистом вбирая, воздух остатками легких, подошел Лопатнев. И он узнал Федора Бакая.
— Трудное, брат, у тебя возвращение получилось, трудное... — прошептал он и приказал: — На «Дельфин» и немедленно в госпиталь!
ЮГРОСТА (Российское телеграфное агентство Юга) сообщает: «В последние дни у берегов Очакова курсировали белогвардейские военные суда, которые имели своей задачей проникнуть в Днепровско-Бугский лиман. Действия белогвардейских судов явились результатом категорического приказа Врангеля. Этот замысел не удался по следующим причинам. На одном крупном судне — дредноуте «Воля» — матросы подняли восстание. В результате было расстреляно 100 моряков, и суда ушли обратно в море. В настоящее время в Очакове совершенно спокойно. Неприятельских судов не видно.