Майора он застал еще в милиции.
— Честное слово, никакой скидки на родителей не давалось, — успокаивал майор. — У потерпевшей при врачебном осмотре телесных повреждений не обнаружено, сотрясение мозга не подтвердилось. Ну и что, что есть свидетели? Прокуратура не дает санкцию на возбуждение уголовного дела ввиду малозначительности содеянного.
— Значит, если не искалечили, то и невиновны?
— Мы стараемся по возможности избегать наказаний, связанных с лишением свободы, шире привлекать меры общественного воздействия. Поэтому надо ли загружать народные суды мелкими делами?
— Не оттого ли им работы много, что...
— Послушай, Николай, ты чего же хочешь? Чтобы твоего сына отправили в колонию?
— Чтобы за преступлением неотвратимо следовало наказание. Настоящее, реальное наказание.
— Суд общественности иногда не менее, а порой и более эффективен...
— Иногда, порой... Необходимо безусловно эффективное наказание. И потом... вздумай я позвонить декану института, и никакого суда общественности не будет вообще.
— Мне-то для чего это говоришь?! Поверь, я не делал скидок Олегу и его дружкам.
— И то хорошо. Извини, Сергей, я подумал, что ты... Ладно, пусть общественность. Стыдно, очень стыдно, а придется самому присутствовать в институте при... До свиданья, Сергей. Бедные вы все-таки, милиция.
Сын по-прежнему сидел в темной комнате, уставясь в затянутое зимним узором окно. Николай Викторович сказал оконным узорам:
— Будут в институте разбирать твое персональное дело, дай мне знать, приеду. Оно и мое персональное дело — мы из одной семьи. Если же в дальнейшем с тобой произойдет что-то подобное... поеду хлопотать к прокурору города, области, чтобы наказание дали особо суровое. Надеюсь, со мной будут считаться.
Когда Олег поднял голову, отца не было в комнате. Лег не раздеваясь на незастеленный диван. Хотелось бы уснуть — не мог. Смотрел в темноту и слышал вчерашнюю ресторанную музыку, видел ночную улицу, одинокую девичью фигуру... И Валерку Канашенко, и Радика Извольского, и себя. Ну что бы им сразу из ресторана разойтись по домам! Или не заметить одинокой фигурки. Наконец, удержать Радьку, когда тот с пьяным, глумливым ржаньем схватил ее за руку...
— Вставай, к тебе пришли.
— Кто? — испугался Олег.
— Приятели. С которыми совершал подвиги.
— Пожалуйста, папа, скажи им, что я сплю...
— Встань и скажи сам, что ты спишь. Лгать — не мое хобби.
Радик и Валера курили на лестничной площадке.
— Как дела, Олежка? Э, да ты совсем скис, — прищурился Радик. — Завоспитывали предки до упаду? Вот, под глазами сине, как после брачной ночи. Одевайся, пойдем отметим свободу. Ах, это сладкое слово — свобода! Хватит тревог и угрызений.
— Не хватит, тревоги не кончились.
— Ну, ты не каркай. Тоже мне, вещий Олег!
— Вы как хотите, а я не пойду никуда. Мать болеет.
— Чего с ней? Так ты же не доктор, пойдем. Моя вот маман морально устойчивая. Поахала — червонец дала.
— Может, она толстокожая, — неприязненно сказал Олег.
— Вон что! Психуешь? Тонкий ты оказался, друг. Черт с тобой, кисни возле мамочки. Пойдем, Валера.
Олег захлопнул дверь.
Николай Викторович повесил пиджак и снял рубашку:
— Нет, не пошел он, давай спать, Лена.
Прошли они вместе квартала три. Канашенко остановился.
— Радька, я тоже домой пойду.
— Чего ты? Посидеть надо, отметить.
— Не, утром на работу, мой шеф Вавилов учует запах. Ни к чему сейчас дополнительные неприятности.
— Эх вы, мужчины! Заворчали папочки-мамочки — и дружба врозь? — Радий громко выругался. — Чего заоглядывался? Струсил, что вчерашний блюститель нравов опять из-за угла вылупится? Не бойся, дитя, нас же законно отпустили. А тому пижону, защитнику униженных и оскорбленных, я еще шепну пару ласковых тет-а-тет. Я ж его знаю, Витька Алексеев его звать. Он, подлюка, меня в милицию сдал, я его в больницу устрою, дождется. Так ты идешь или нет?
— Я домой. Вот и Олег не захотел.
— Хлюпики вы! — Радий опять ругнулся, плюнул и двинулся вразвалочку к ресторану один.
6
Валерий Канашенко вернулся домой рано и в полном порядке, чему отец даже удивился. Противный разговор больше сегодня не начинали — «стороны» заключили негласное перемирие. Только Канашенко-старший, чтобы дать понять, что так легко мальчишке не обойдется, буркнул: