— Ты опустошил на берегах Борисфена не только свою посуду, но и мои скромные запасы. С кузнецом мы пили до утра.
— А ты почему-то дулся на того кузнеца, Теодор. Боялся, что его наконечники стрел лучше твоих? А какие красивые топорики нам показывал!
— Там где-то есть целый город мастеров по железу. Но меня сейчас беспокоит другое. Уж больно тихо вокруг! Вон пустое селение виднеется... Диамант, посмотри, всадники!
Из оврага медленно выезжало несколько десятков усталых, взмыленных коней.
— Судя по одежде — скифы. Нет причин для опасений.
Теодор свернул с утоптанной дороги, давая проехать всадникам. Было видно, что скакали они прытко — поснимали войлочные шапки и вытирали ими потные лица.
— А вот и наш побратим Аспак. Эй, брат Аспак! От кого вы так убегаете? Случайно, не от Дария?
Всадник с блестевшим на солнце шишаком презрительно процедил:
— Греки хотят познакомиться с персами? Пусть следуют по нашей тропе. Прямо в зубы Дарию, — и расхохотался, откинувшись в седле. — Езжайте, может, откупитесь, вон сколько добра везете.
— Нет, царь! — Диамант соскочил с телеги. — Мы братались с твоими соплеменниками, и боги не простят нам сделок с вашими врагами. Теодор, купец ольвийский, дети за нами не плачут, так поворачивай же назад, к Борисфену. Дарий и наш враг.
— Правдивая речь твоя, мастер Диамант, но какова мне цена без моего дома? Что мы будем делать в степи? Управится ли слуга с хозяйством? Ведь столько непроданого вина и рыбы.
— А мне голова и руки дороже горшков и ваз.
Дозорные сколотов тем временем поворачивали коней.
— Не заблудились ли наши «гости»? — Скопасис втянул воздух горбатым носом. — Чую их дух, но не вижу. А ну-ка давайте покажемся им!
Аспак скакал справа от Скопасиса. Посматривал на царя, любовался его бесстрашным, веселым лицом и сам заражался удалью и беспечностью. «Хо, хо!» — покрикивал на коня Скопасис и подстегивал нагайкой. Вон сколько платков-скальпов на его узде! Аспак вспоминал рассказы о том, как ушел Скопасис от погони разъяренных персов в той битве, когда погиб отец Аспака. Не просто ушел, а увлек за собой двух преследователей, и в степи обезглавил... Персы ему не в новинку.
Между тем один за другим вспыхивали костры сколотов-сигнальщиков, и быстро неслась весть на Борисфен к царю Иданфирсу о том, что враг обнаружен.
Однажды персидский разъезд оторвался от своего войска и заночевал, где застала его ночь. Лицо Скопасиса застыло. Он решился...
На морды лошадей, чтобы не ржали, надели сумки с зерном. Все, что может звякнуть, было привязано. Щиты сдвинуты на предплечья. Все лишнее в ночном бою — копья, колчаны со стрелами и луками — оставлено.
Тихо подобрались сколоты поближе к ночлегу персов. Там все спали, измотанные дневными скачками. И степь, и кони, и звезды — все молчало. Аспак нащупал на груди золотую фигурку Табити, сжал ее и зашептал: «Помогай, Табити, помогай...» И тут разнесся крик Скопасиса:
— Бог Фагимасад, помоги нам!
Акинаки вылетели из ножен, взметнулись над головами, рев полсотни сколотов напугал персидских коней, они кинулись врассыпную. Из темной стены ночи, очерченной звездным горизонтом, выскакивали страшные, подвижные тени, вырастали, наваливались, били короткими мечами, секли.
Аспак свесился, что было силы рубанул темную фигуру, стараясь попасть по шее. Перс пошатнулся, дернулся, Аспак нагнулся, поймал за волосы, голова не отделялась, еще раз рубанул, но опять не попал как хотел, конь учуял кровь, замотал мордой, встал на дыбы, и Аспак скатился на землю, не отпуская жертвы.
Кругом все ревело, ржало, стонало, черные тени поднимались, закрывая собою полнеба, и опадали, у Аспака дрожали руки, он ударил еще раз, брызги крови попали на лицо. Его охватила злость на свою неловкость, страх перед окровавленным телом. Снова опускал руку с мечом, пока не почувствовал голову врага в левой руке. Аспак навалился на коня грудью, вполз на спину, не нашел узду, схватил за гриву и увидел, что остался один, а черные высокие тени неслись туда, откуда примчали, и он ударил коня... Конь храпел, шел боком, но Аспак бил его, и конь отворачивал морду в сторону, тоскливо ржал, но убыстрял бег.
Разведчики сколотов добрались до Борисфена, Их уже ждали перевозчики с плотами. На противоположном берегу, низком и таком далеком, что камыши казались травкой, поднимались дымы. Это рабы готовили еду.
Возле шатра царя Иданфирса суетились слуги и рабы. На шатре вышита серебром фигура богини Апи. Толстые косы ложатся на грудь Апи. Вместо ног змеиные закрученные хвосты. Покровительница всего живого придерживает козлов за крутые рога... Порывы ветра колышут полог шатра, оживляя изображение.
К разведчикам вышел сам Иданфирс. Всадники спешились и положили царю под ноги два десятка бородатых окровавленных голов.
— Наш тебе подарок, брат. Посмотри на персов, ведь ты их не видел еще! — Скопасис вынул из кожаного мешка у седла еще две головы, потряс их за волосы, скривил губы в едва заметной снисходительной усмешке.
— Хорошо, брат! Но привел ли ты войско Дария, не потерял ли его по пути? — в тон Скопасису спросил Иданфирс.
Это говорят ему, Скопасису! Самому ловкому среди сколотов! Скопасис стреляет из лука дальше всех — на две с лишком стадии. Копьем пронзает насквозь вепря. Мечом разрубает врага наполовину. Чтобы он потерял вражеское войско!
— Дария увидишь завтра. Мы протоптали ему хорошую дорогу, Дарий гонится за нами. — И Скопасис швырнул головы в свой мешок.
Иданфирс хищно блеснул глазами:
— Пока Дарий перейдет Борисфен, у нас есть время для жертвоприношения богам. Брат Скопасис, передай старейшинам и дружине, всем конным и пешим, воинам и обозу, пусть соберут к завтрашнему дню стог сена и хвороста — в двести шагов шириною и четыреста длиною. А высотою — сколько хватит сил. Пригласи царицу Пату и дружину ее. Приготовь жертвенный скот. Завтра в полдень боги получат дары наши. А добычу свою возьмите и распорядитесь ею, как велит обычай.
Аспак вошел в свой шатер, упал на шкуры и проспал до утра. С восходом солнца пошел вдоль берега искать дерево, ветка которого поет шмелем, когда, насадив наконечник, пустить из лука. Это высокое дерево — ясень. Не всюду его встретишь, надо немало походить. Аспак бродил над водою до полудня и нашел далеко от лагеря березовую рощу. Что ж, придется довольствоваться березовыми ветками, не такими прочными, как у ясеня, но надежными в стрельбе. Аспак рубил топориком ровные ветки и складывал их рядышком. На кончик Аспак насадит бронзовое острие с кривым шипом. Скопасис любит, чтобы колчан был набит стрелами с загогулиной на острие. Такую стрелу не вытянешь из тела, не растерзав внутренности.
В лагере рабы разводили костры, доили кобыл, сбивали масло, а между ними прохаживались сколоты, объезжали молодых коней царские конюхи. Немного дальше находился белый шатер царицы Паты.
Аспак вспомнил о девушке, с которой пил из одного рога, и начал присматриваться к савроматкам, но так и не нашел ее. Подумал, что теперь у него есть преимущество перед этой чернобровой девчонкой с сережками, ибо сегодня на узде его коня появится кожаный платок, снятый с головы убитого перса, чем не каждый может похвалиться! Вернувшись в свой шатер, Аспак уже спокойно осмотрел окровавленный обрубок со скрученной бородой.
Скоро на белом коне объедет лагерь царский глашатай. Созовет все сколотское и савроматское войско за рощу в поле. Каждый воин понесет охапку хвороста, прошлогодней травы или речного камыша и сложит в одну кучу. Стог будет расти, края подравниваться, и, когда царь Иданфирс с золотым колчаном и в греческом шлеме протянет молодому воину свой акинак, тот влезет наверх, воткнет там оружие. Потом подгонят к стогу скот и будут его резать, пока не наполнится кровью большой котел. Самые сильные из сколотов осторожно внесут котел наверх и выльют содержимое на старый, закаленный в боях акинак Иданфирса. Царь потребует меч назад, возденет к небу руки и скажет: «Пусть простят нам боги эту скромную жертву. Пусть подождет Апи и Папай, пока их дети пленят воинов Дария. Клянусь своим очагом, каждый сотый пленный будет пожертвован тебе, Апи, тебе, Папай, тебе, Табити, тебе, Фагимасад». И положит слуга Иданфирса возле святилища Мечу золотые плуг, ярмо, топорик и рог — все, что небо послало когда-то трем праотцам сколотским. Чтобы каждое племя выбрало себе занятие по душе: тем, кто будет сеять хлеб, — плуг, тем, кто хочет пасти окот и кочевать, — ярмо, самому воинственному племени, которое должно возглавлять сколотов в случае войны, — боевой топорик, а всем в одночасье — рог, из которого пить племенам сколотским вино братства, единства, непобедимости.