— Фамилию знаешь?
— Зачем она мне, фамилия? В наказание за пропажу архива его послали на передовую. Ну а тут наши стали наступать, я на него и наткнулся.
— Надолго в отпуск?
— Дали десять дней. Родители у меня погибли, может, у вас погостить?
— Только рад буду. Правда, дома почти не живу. Все здесь.
— Нашли карты?
— Нет еще.
— Может, все же погибли?
— Должны сохраниться.
Головин решил устроить себе выходной и, предупредив Попова, вместе с Лешей поехал в Ленинград.
— Снова ранило? — спросил он по дороге.
— Нет. Схватил воспаление легких.
— Как на фронте?
— Наступаем.
«А что, если перетащить Лешу к себе?» — подумал Головин, разглядывая его бледное, исхудавшее лицо.
— Ты к нам пойдешь работать? — спросил он вслух.
— К вам? — удивился Леша.
— Я попрошу начальника. Могут откомандировать. Будешь учиться. Когда-то ведь война кончится.
На лоб Леши набежала морщинка. Подумав, он покачал головой:
— Довоевать хочется. Если выживу, так сразу к вам приеду.
— Ну, как знаешь...
Дома Головина ждал еще один сюрприз. В почтовом ящике оказалась бандероль от майора Зубкова. Волнуясь, Лев разорвал трофейную голубую бумагу и развернул карту. Ватман был сильно поврежден временем, один угол обгорел, но кое-что осталось. На свет явно просматривались водяные знаки — Watman 1816, 1818.
На листах, вырванных из записной книжки, Зубков писал:
«Здорово, Головин! Узнал в штабе твой старый адрес. Раз к нам не вернулся, значит, комиссовали, и вдруг окажется, что ты в Ленинграде. Неделю назад брали Кингисепп, и здесь нас оставили во втором эшелоне. Как видишь, пошли и мы на запад. Так вот, мои ребята в одной усадьбе обнаружили любопытную карту. Мне показалось, что она имеет кое-какое отношение к вопросу, которым ты когда-то интересовался, то есть к картам Беллинсгаузена. Поэтому я решил переслать ее тебе. Авось сгодится ради общего дела. Еще подумал, а вдруг это часть карт. Сходил на усадьбу сам, но ничего больше не нашел. Вероятно, кто-то хранил только эту карту, и она была дорога ему».
...Эта новость взволновала Головина...
Еще со школьных лет у него остался копировальный ящик, на котором он снимал с чертежей или с каких-либо старых документов копии. Он достал ящик с полки, протер с матового стекла пыль, разложил карту, вставил штепсель в розетку. Лампочки осветили бумагу снизу и выявили некоторые контуры, проложенные чьей-то старательной рукой. В верхнем правом углу стояла подпись. Разгадывая и терпеливо складывая букву за буквой, Головин наконец прочитал: «По предписанию Г Д от 10 февраля 1831 № 45». Заглавные буквы Г Д расшифровывались легко — Гидрографический Департамент. Надпись указывала на время поступления карты в архив. Но что именно обозначала сама карта?
Зная, что теперь не успокоится, Головин сказал Леше:
— Слушай, друг. Мне надо съездить в архив. Можешь похозяйничать один?
— Конечно, могу. Но что так срочно?
— Карта уж больно любопытная. Надо по каталогу посмотреть.
— Понимаю. Не терпится, — улыбнулся Леша. — Тогда я тем временем приборку устрою, обед сварю. Хорошо?
— Делай, Леша, что хочешь! — Головин схватил шинель и выбежал на лестничную площадку. «И почему мне везет на хороших людей?» — подумал он, сбегая вниз.
В архиве сохранялись два каталога карт, поступивших когда-то в Гидрографический Департамент. Первый каталог атласов, карт и планов был издан в 1849 году. Второй, более обстоятельный каталог составлялся Б. Эвальдом в 1917 году. В свое время он поступил во все крупные библиотеки страны и получил широкую известность. Если бы все карты, которые значились в каталоге, были на месте, то любую из них легко можно было бы отыскать. Но в том-то и беда, что карт на месте не было. Бумаги были перепутаны, частично уничтожены или утеряны. Теперь же в руках Головина находился сохранившийся лист той карты, о котором по каталогу можно узнать содержание.
Торопливо листая каталог первого издания, Головин нашел номер 45 и в графе «Содержание» прочел следующее:
«Помощнику начальника отделения Г. 8-го класса Лобанову.
Гидрографический Департамент, прилагая полученную при рапорте помощника начальника отделения Колодкина от 27 генваря карту плавания шлюпов «Восток» и «Мирный» вокруг Южного полушария 1819, 1820, 1821 года, подаренную для архива г. вице-адмирала Беллинсгаузена, рекомендует записать оную в каталог архива».
Сопоставив все данные, Головин понял, что эта карта поступила в архив в 1831 году из Гидрографического Депо, где она находилась в ведении полковника Колодкина, бывшего долгое время управляющим чертежной, в которой вычерчивались карты, готовившиеся к изданию в «Атласе плаваний Беллинсгаузена».
Но как она попала в Кингисепп? В том городе было родовое поместье Беллинсгаузена. Возможно, адмирал эту карту (или карты) просил позднее у архива и оставил у себя. Так или иначе теперь Головин получил важный документ — одну из отчетных карт, выполненных после плавания в Антарктиду.
Эта карта отныне могла служить эталоном в поисках. Головин знал сорт бумаги, размер листа — 100×66 сантиметров, приблизительный внешний вид.
Он вспомнил, что похожий лист видел, когда разбирал одну из кип. Пришлось вернуться к обработанным бумагам. Часа через два карту он нашел, но она на первый взгляд не имела никакого отношения к плаванию «Востока» и «Мирного». На ней отсутствовала дата составления, и никто ее не подписывал. А Головин знал, что все известные рукописные карты Беллинсгаузен подписывал собственноручно. Тем не менее он решил подвергнуть карту более тщательному рассмотрению. Кое-где обнаружились размытые надписи. Головин позвонил Попову, который по добровольному совместительству занимался еще и дешифровкой, микрофотографированием, реставрацией и консервацией различных документов, и попросил захватить с собой химикаты, позволяющие выявить смытые тексты. Анатолий Васильевич обработал карту и обнаружил... подпись Беллинсгаузена!
— Это не его подпись, — едва поглядев, сказал Головин.
— С чего ты взял?
— Фамилия написана с грамматическими ошибками. После «лл» поставлена буква «е», а после начальной «Б» стоит не «е», а «и».
Но подобные ошибки Головин встречал и в других документах, подписанных Беллинсгаузеном. Например, в рапорте от 8 апреля 1820 года фамилия начальника экспедиции была написана с маленькой буквы, а после букв «лл» стояла та же буква «е». Беллинсгаузен, надо полагать, настолько привык к искажениям своей фамилии, что вообще не обращал на такие ошибки внимания.
Ничто не говорило ни за, ни против того, что вторая карта выполнялась в экспедиции силами ее участников. Она походила на первый лист, добытый Зубковым. Чтобы сделать правильный вывод, нужны были для сравнения более весомые доказательства и другие карты.
Головин не заметил, как прошел день. Ехать домой было поздно. Пришлось позвонить Леше, чтобы не ждал, но на звонок никто не ответил. А когда Головин добрался до своей квартиры и открыл дверь, то сразу наткнулся на записку. Она лежала на газете, прикрывавшей заставленный чем-то стол.
«Извините, товарищ лейтенант, ко встретил тут земляка и вместе с ним двинул на фронт. Вернусь с победой. Алексей».
Головин приподнял газету. На белой выглаженной скатерти стояли бутылки вина, хлеб, неведомо какими путями добытые консервы, на блюде лежала золотистая тушка горбуши.
...Когда закончилась война, работать в архиве стало легче: Головина теперь меньше отвлекали текущие дела, открылись доступу те материалы, которые были закрыты в блокаду. Рано или поздно он надеялся встретиться с главными картами. И не где-нибудь, а у себя в архиве, среди тех бумаг, которые достались ему с большим трудом. Он чувствовал, что этот миг приближался с каждым днем.