— Когда вы в последний раз были в Баку?
— Двадцать второго числа. В субботу сразу же после окончаний уроков и поехал.
— И на воскресенье остались?
— Да. Ночью выехал в Баку, чтоб в понедельник успеть на занятия.
— Значит, вы выехали из Баку двадцать третьего. Двадцать четвертое, — следователь загнул один палец, — а двадцать пятого дедушка уже оказался здесь. Всего через день он снова приехал сюда, чтобы встретиться с вами?
Учитель страдальчески посмотрел на Гюндюза Керимбейли, обхватил лицо двумя руками, склонил голову и со стоном произнес:
— Из-за меня человек погиб. Из-за меня.
Не удержавшись, Гюндюз Керимбейли громко раскашлялся, кашель на этот раз шел не из горла, а откуда-то из груди. Сомневаться не приходилось, простыл он очень сильно. Продолжая кашлять, он поднялся и, взяв платок из кармана пальто, поднес его ко рту. Дождавшись, когда пройдет кашель, сказал:
— Послушайте меня, учитель Фазиль! Если вы хотите, чтоб человека или людей, убивших вашего деда, нашли и покарали, если вы хотите, чтоб мы это сделали быстро, расскажите мне все, что вы знаете, ничего не утаивая. Времени играть в прятки у нас нет. Если мне придется вызвать вас в прокуратуру, я буду обязан допросить вас совершенно официально!
Учитель Фазиль отнял от лица руки и недоуменно посмотрел на своего гостя. Он, видимо, не ожидал столь строгого начала. Немного поразмыслив, он вымолвил:
— Но ведь одно совсем не касается другого.
— О чем это вы?
— О связи моего дела с убийством дедушки.
— Какого еще вашего дела?
Учитель Фазиль опять сложил на груди руки, и откинул голову на спинку дивана, уставившись покрасневшими глазами на потолок. Он наконец-то догадался, что его непрошеный гость просто так от него не отстанет, душу вытряхнет, а правды доищется.
— Так дед приезжал по моему делу, — уточнил учитель.
Следователь по особо важным делам резко переспросил:
— По какому же все-таки делу?
Встав, учитель Фазиль подошел к окну и, прижавшись лбом к стеклу, уставился в темноту.
— В этом городке все равно ничего не скроешь, — сказал он, не отрывая глаз от окна, и с трудом добавил: — В Баку у меня есть невеста. Наши деды с детства друзьями были... Еще когда я учился в университете, нас обручили... Я приехал сюда, а она осталась в Баку... После приезда... — Учитель Фазиль запнулся: наверное, в этот миг он чувствовал себя в самом неприглядном положении.
Гюндюзу Керимбейли захотелось ему помочь:
— Девушка полюбила другого...
Учитель, все так же глядя в окно, прерывал его:
— Нет, девушка здесь ни при чем, это я полюбил...
Он замолчал. Гюндюз, спрятав платок в карман пальто, тоже приблизился к окну.
Но учителю не терпелось побыстрее закончить мучительный разговор.
— Это учительница русского языка в нашей школе. Зовут ее Саадет... Дед не давал согласия, говорил — нехорошо поступаешь, мужчины так не поступают... Я и сам знаю, что нехорошо, но разве человеку здесь с самим собой справиться? Человек не способен предугадать будущее: мы были молоды, нас обручили, нам казалось, друг друга мы любим. А потом оказалось, что все это детство, любви никакой нет. — Учитель Фазиль разнервничался от собственных слов и не заметил, как повысил голос. — Потом оказалось, я другую люблю!.. Отправился объяснить все деду. Нет, не соглашается он, я должен сам к вам приехать и посмотреть, что там происходит! Упрямым он был очень! Если что-то вобьет себе в голову, разубедить его невозможно. Характер у него был такой: и дома, и на работе... — Учитель Фазиль оторвался от окна и посмотрел на Гюндюза. — В былые времена он тоже был как бы вашим коллегой. Начинал работать в милиции в районе, был начальником милиции... Нас тогда еще и на свете не было... Затем, вплоть до выхода на пенсию, был на другой работе... Бандитам, контрабандистам от него жизни не было, а умер от воровского ножа какого-то подонка,
Гюндюза Керимбейли снова прихватил кашель.
Повернувшись к нему, учитель спросил:
— Может, попросить тетю Айну принести чаю?
— Нет, большое спасибо, пойду. — Гость снова предстал перед учителем в своем первоначальном облике: вежливым и внимательным человеком. — Извините, я бы на прощание задал вам еще пару вопросов... Девушка знала, что ваш дед возражает против ваших отношений?
— Какая девушка?
— Здешняя учительница. Саадет.
Учитель кивнул головой:
— Знала!
— И что приедет, знала?
— Нет, я ей об этом не говорил,
— А кому говорили?
Учитель Фазиль, немного помолчав, ответил:
— Имашу. Это брат Саадет... Старший брат...
Гюндюз Керимбейли, подойдя к двери, снял с гвоздя пальто и, одеваясь, спросил:
— Вы один ходили встречать деда?
— Да.
— По дороге никого не встретили?
— Нет.
— Сразу же сюда пришли?
— Да.
— И не успели прийти домой, он сразу же вышел?
— Да.
— Зачем?
— Не знаю, может, с сердцем плохо стало или еще что... Он вдруг стал очень мрачен. Даже пальто не снял, минут пять-шесть посидел, может, десять... Потом сказал, что пойдет пройдется по улице. Как ни пытался его удержать, не вышло. И меня не пустил с ним пойти. Сказал, подышит немного воздухом и вернется...
— По дороге домой или дома он вас о чем-нибудь спрашивал?
— Нет, не спрашивал.
— Это точно?
Учитель Фазиль немного подумал, потом сказал:
— Спросил, доволен ли я своей хозяйкой или нет. Я объяснил ему, что тетя Айна человек хороший.
— И это все?
— Да.
— И по дороге?
— И по дороге ничего не спрашивал. Сначала настроение у него было неплохое. Говорил, что после большого города человек себя здесь очень приятно чувствует. Дым от машин, везде асфальт, все это ему весьма надоело... Потом он замолчал, не проронил больше ни слова.
Гюндюз взял портфель и, приостановившись перед дверью, задал последний вопрос:
— Человек, что был только что здесь, это Имаш?
Учитель, поразившись, посмотрел на Гюндюза Керимбейли:
— Да, это он. А как вы догадались?
Следователь по особо важным делам, улыбнувшись, пожал плечами.
Учитель Фазиль взял пальто с изголовья кровати, надел его и сказал:
— Я провожу вас...
5
Деревянные крыши домов сумрачно блестели в темноте, мокрый снег валил и валил. Буйно стекающая с крыш и из водосточных труб вода, будто селевой поток, неслась по улицам. Окна в городке одно за другим гасли, и в кромешной тьме растущие на улице ивы и орех голыми своими ветвями вселяли в человека еще большее уныние.
Следователь по особо важным делам Гюндюз Керимбейли сидел возле маленькой электроплитки на деревянной табуретке и смотрел на раскаленную докрасна спираль: над электроплиткой поднималось еле заметное жаркое марево. Оно будто жаловалось на уличную непогоду и вообще на горести мира.
Следователь накинул себе на плечи пальто. После отвратительной погоды на улице, должно быть, источаемое плитой тепло и незамысловатый уют его маленькой комнатки приносили Гюндюзу необыкновенное удовольствие, но чувствовалось, что, хотя глаза его пристально смотрели на покрасневшие провода электроплитки, мысли Гюндюза находились совсем в ином месте.
Перед окном на круглом столе стояла сахарница, варенье, маленький чайник и грушевидный стаканчик. Шторы окна были слегка раздвинуты, и по тому, как мокрый снег бил снаружи в стекло, было ясно: хмарь эта успокоится еще не скоро.
В комнату вошел дядя Фаттах с мешочком в руке.
— Пока ты не спишь, давай-ка я поставлю тебе банки, сынок!
Гюндюз Керимбейли, заранее смакуя наслаждение от банок, улыбнулся:
— Дядя Фаттах, ты меня так избалуешь.
Положив мешочек на разукрашенный сундук, стоявший возле железной кровати, дядя Фаттах заметил:
— Желанного гостя с пустой скатертью не встречают. Сейчас, правда, голодным никто не останется, у каждого на столе что-нибудь да есть, кило белого хлеба стоит тридцать копеек, но гость-то ест не то, что ему хочется, а то, что ему подадут. Тебя-то, сынок, я хорошо разгадал потому, что ты с таким кашлем принялся расхаживать по делам, в такое-то времечко. Понял уж, что и завтра так же поступишь, и послезавтра, и еще на другой день. И до конца всей своей жизни... Говорят, сделай доброе дело и забудь о нем: люди не узнают, а создатель все узнает. Однако не забывай, дома-то и тебя тоже ждут!