— Я «Молодец»! Я «Молодец»! — еще раз похвастался майор и бросил трубку.
Наверное, на том конце провода ему не поверили.
— Явились! — уставился на нас майор. — Где были?
— А! — поморщился Хасан. — Шалтай-болтай.
— Так и думал, — ответил майор. — Вот видите броневичок?
— Да…
— Идите к нему. Бегом, и чтоб через минуту духа вашего не было.
— Мы хотим остаться, — сказал я.
Нам, конечно, хотелось прокатиться на броневичке, но мы поняли, что нас гонят в тыл, и с этим были не согласны.
— Мы тут будем маму ждать, — сказал Рогдай и заревел в три ручья.
— Вояки! — сплюнул с презрением майор. — Ревут… О вояки! Рева-корова, сена поела, опять заревела. Капитан, идите сюда. Вы, кажется, педагог.
Подошел капитан, поправил очки на носу и сказал:
— Пойдете со мной — и никаких разговоров.
Он сел рядом с шофером, мы — на задних сиденьях. В мирное время броневичок был рядовой райкомовской «эмкой», возил районное начальство по колхозам. Пришла война, райкомовских работников призвали комиссарами в армию, осиротевшую «эмку» тоже мобилизовали, надели на нее военный «мундир» из тонкой стали. Броня могла защищать разве что от мелких осколков, любая бронебойная пуля прошивала броневичок насквозь, но мы не были искушенными в боевой технике, и машина привела нас в восторг, тем более что капитан разрешил встать, смотреть сквозь смотровые щели.
— Только ничего не трогайте, — приказал капитан.
Броневичок, поскрипывая броневыми ребрами, ехал в тыл. Дорога была забита народом. По правой стороне дороги, по обочине, навстречу шли бесконечные роты солдат. Лошади тянули артиллерию. Проехали три машины, покрытые брезентом.
— «Катюши»! «Катюши»! — закричал Рогдай.
— Ишь ты! — отозвался капитан. — Стрелять-то умеете, вояки? Затвор у винтовки разобрать сможете?
— Разбирали затвор в пионерском лагере. И стреляли. Из малокалиберки, — похвастался я.
— Я из духового ружья в тире стрелял, — похвастался Рогдай.
— Воздух!.. — вдруг закричал шофер.
Машина свернула с дороги, заехала в рожь.
— Вытряхивайся! И бегом в хлеб! Скорее!
Драпали резво, упали на землю. Над дорогой пронесся самолет, раздались взрывы.
Откуда-то сбоку вылетели три тупорылых «ястребка» — И-16. В небе началась кутерьма. Два самолета немецких, три наших.
Самолеты носились друг за другим, и вот из одного брызнул дым и потянулся, как пыль за машиной.
— Ура! — заорали во ржи. — «Юнкерса» подбили! Ура!..
Самолеты, точно испугавшись криков, улетели.
Все смотрели, как из горящего «юнкерса» выпрыгнул человек, как раскрылся парашют, немецкий самолет ударился о землю за леском.
Топча хлеб, сотни людей побежали к месту приземления парашютиста. Со стороны деревни тоже бежали люди с косами, граблями, палками.
Немецкий летчик приземлился неудачно: часть купола парашюта упала на деревья, немца ударило о ствол, но он сумел отстегнуть ремни, выхватил пистолет и, прихрамывая, побежал. Зря бежал, бежать-то было некуда.
Его в момент окружили.
Образовался круг диаметром метров в двести. В середине стоял живой фашист с пистолетом. В шлеме, комбинезоне, на боку планшетка. Он пошел. И круг людей двинулся, за ним в полном молчании. Немец шел в середине круга. Злобы ни у кого не было. Было любопытство.
Когда в город приезжал бродячий зоопарк, в «Милицейском саду» ставили клетки, в них показывали диких зверей. Посетители ходили от клетки к клетке, смотрели. У клеток с обезьянами смеялись, бросали конфеты, яблоки. В гостях у слона вели себя тихо, тоже одаривали подарками и восхищались хоботом: «Говорят, иголку поднять с земли может». У клеток, в которых содержались крокодилы, размышляли: «Что за зверь? Кожа в буграх, глаза закрытые. Может, помер? Хитрый, гад! Притворяется. Попробуй войди в клетку — мигом хапнет. Хапнет как пить дать! Живодер! Особенно на воле свирепый!»
Точно так же сейчас люди смотрели на немца.
Вроде и человек… Две ноги, две руки, голова. Похож на человека. Чего же он бомбил, стрелял из пулеметов, убивал ребятишек? Во гад! Фашист! Опасный на воле, хапнет, только попадись в лапы.
— Ахтунг, их бин… — раздался женский голос.
Первые слова я понял, потом, естественно, — ни бельмеса. В круг вошла женщина. Люди ахнули: «Осмелела гражданочка. Ты гляди, заговорила с фашистом!»
— Тетя Клара! — закричал Рогдай. Это была она, наша соседка, наша дорогая тетя Кларочка, наша любимая!
Мы попытались подбежать к ней, но нас не пустили.