И вот тут-то, госпожа, в этой великой победе и кроется истинная причина ссоры наших народов. Как я уже говорил, завоеватели имели огромный обоз, ведь все, прежде награбленное, приходилось таскать за собой. А там чего только не было: золотые украшения, драгоценные камни, серебряная посуда, восточные ковры, породистые лошади, коллекции отборных вин, собранных, или вернее содранных, с полмира, и еще многое другое. Но главное — в гаремах богатых ханголов росли прекрасные, порой экзотические цветки — юные женщины. — Арнувиэль в этом месте негодующе фыркнула, а я продолжил: — И вот через день после разгрома полчищ врага вожди четырех братских народов собрались вместе для раздела доставшегося имущества.
Все было честно: гномы получили свою долю и ушли домой в Оружейные Горы, великаны чуть раньше вернулись в свои Красные Каньоны, а вот вожди людей и эльфов не спешили. Почему? Конечно, из-за женщины. Поделив золото и каменья, они не смогли поделить одну-единственную смазливую бабенку. И эльфийскому вождю, И полководцу людей она очень понравилась, и никто не хотел уступать ее другому.
Кончилось тем, что эльф ударил человека кинжалом в живот, а тот, уже умирая, успел разрядить в недавнего союзника арбалет и громко кликнуть охрану. Ну и пошло-поехало. Эльфы и люди сошлись в беспощадной резне. О прошедшей трагедии смогли рассказать лишь несколько бойцов, чудом выживших после тяжелых ранений.
С тех пор и зародилась эта, до поры — до времени прикрываемая, ненависть. Из-за бабы, женщины то есть, кстати сказать; не доставшейся никому. Вот так-то, госпожа Арнувиэль, все и было. Ну, может, за исключением мелких деталей.
— Дележный Раздор, — эльфийка выглядела грустной. — До чего же все это глупо. Разве не так, скажите, Алекс?
— Эх, госпожа, то ли еще бывает! Давайте-ка лучше спать, уже самое время. Да не переживайте, Дублон — пограничный конь, если что, разбудит.
— Спокойной ночи, Алекс!
— Сладких снов, госпожа!
Я немного поворочался и незаметно задремал. И вновь Лоншир навестил меня.
— Солнышко! — на лестнице, ведущей к главному входу замка, стояла няня. Она горько плакала и в отчаянии заламывала руки. — Солнышко, не ходи в этот склеп, родной. Не место тут живым людям. Ой, не место!
Словно хлыстом, по няне стегнул, много раз слышанный, безжалостный смех, и та, вздрогнув, съежилась испуганно, а потом обреченно сникнув, побрела к распахнутым дверям. Все же она нашла в себе силы и, несмотря на непрекращающийся издевательский хохот, обернулась еще раз.
— Солнышко, здесь проклято, не ходи сюда, родной… Молю тебя… Проснулся я с чувством боли в душе. Няня выглядела такой несчастной и одинокой… И этот поганый смех, признаться, он начинал меня доставать. Если действительно какая-то тварь засела в Лонширском замке и нагло посмеивается, то это ей даром не пройдет. Последним, кого я проучил за подобные юмористические шалости, был верзила гоблин, изгнанный соплеменниками.
Судьба свела меня с ним в Подрезе, самом хреновом из всех Бедламных Городов Кольца. Уродина взяла моду, по-идиотски кривляясь, комментировать все мои действия за игрой в драконьи кости. Пришлось отрезать язык. Жестоко, конечно, но зато наука на всю жизнь. Кто другой вообще отчекрыжил бы язык вместе с головой. Но я что, я в принципе добрый. Да-а!
— О чем мечтает Лонширский князь? — Арнувиэль, оказывается, уже проснулась и, лежа на боку, внимательно меня изучала. — Никак опять женщины на уме?
— На кой черт мне бабы, когда жрать охота? — умышленно, грубовато прозвучал ответ. — К тому же с вами одной столько хлопот, что куда уж думать о чем-то приятном. Кстати, вы давно не швыряли мне в голову тяжелые предметы. Руки устали?
— Апекс, Алекс, — эльфийка мелодично рассмеялась. — Все тот же старый репертуар. Ну да ладно, бог с вами. Бегите-ка лучше за водой к ручью, наберите в котелок и чайник. Надо же вас кормить и поить, а то, бедненький, от истощения уже и о женщинах думать перестал, До ручья-то дойдете? Пошевеливайтесь, лежебока, а то ведь чайник тя-яжеленький!