Но тут между деревьями мелькнула фигурка Кай-Рэ, ведущей за собой наших скакунов. Мгновение спустя мы уже мчались вослед беглецам. На месте осталась лишь Фанничка с воспитанницей и вьючными лошадьми. Карету, так и не успевшую перевалить через бугор, догнали быстро. Карл сразил кучера метко брошенным кинжалом, а Джон, спрыгнув с Тарана, остановил тройку, схватив ее под уздцы. Не желая разделить судьбу захваченных пассажиров, остатки охраны пустились наутек, вовсю нахлестывая лошадей.
Карл, Рыжик и я продолжили погоню. Раненного в плечо настигли в самом низу первым. Я, хотел было, его заарканить, да разве за Рыжиком успеешь? Секирой срубил, засранец, еще и закукарекал вдобавок от радости. Следующего на всем скаку сшиб копьем немец. Пришпорив Дублона, я вырвался вперед, никому не собираясь уступать последнего отступника. Поняв это, друзья немного отстали. А я, уже заранее празднуя победу, с криком налетел на вражину сзади. Но, как оказалось, поспешил, ой, поспешил…
Отступник, внезапно обернувшись, почти в упор долбанул по мне из миниатюрного арбалета. Ох! Дыхание забил удар страшной силы. Земля и небо стали стремительно меняться местами, я понял, что падаю, выронив из ладони верный меч и… Мир растворился в спасительной черноте беспамятства, укрывшей от дикой боли в животе и непонятной круговерти.
Прояснялось сознание неохотно, понукаемое вернувшейся болью, легким, но настойчивым похлопыванием по щекам и чьим-то истошным, паническим скулежом.
— Убили-и-и! Дружбанчика маво убили-и! А, с-суки, на части, блин, усех порежу! В капусту покрошу!
— И петрушкой притрушу, — добавил я, осторожно приоткрывая глаза. Фу, ну, слава Господу, небо и земля находятся на своих, определенных природой местах. — Нет, Рыжик, ты все же сделал неверный выбор профессии. В душе ты не столько воин, сколько повар-романтик.
Карл, а это он мне отвешивал пощечины, стоя на коленях, облегченно вздохнул:
— Алекс, чертов бродяга, здорово ты нас напугал.
— Ура-а-а! Брательник Смерь победил! Показал Костлявой фигу с маком. Браво, Стальная Лоза! Браво! — бегавший вокруг нас Рыжик сменил плач по покойнику на радостные, торжественные вопли.
— К чему столько эмоций, ребятишки? — откровенно изумился я, делая попытку приподняться. — Ну, влепил сучий сын в солнечное сплетение стальной болт, так кольчуга спасла. Ну, с коня упал. Подумаешь, трагедия, да моя славная Арнувиэль, случалось, за день по два раза вылетала из седла на полном скаку, и ничего.
— Люди добрые, вы посмотрите на этого делового балбеса! — призвал несуществующих зрителей в свидетели возмущенно застывший на месте гном. — Подумаешь, стальной болт. Подумаешь, с коня упал. Неблагодарный! Сердце у тебя перестало биться, понял? Вот Карлуша и пыхтел, заставляя его вновь заработать. Че он тока, бедолашный, не делал: массаж, сняв с тебя кольчугу, искусственное дыхание, молитвы и те читал. А ты, тра-агедия, блин!
— Ничего не помню, — стал виновато оправдываться я, — так что вы уж простите. А за то, что с того света вытащили, благодарю.
— Речь не мальчика, а мужчины, — пригладив бороду, польщено улыбнулся гном, — сразу бы так.
— Ладно, хорош болтать попусту, — оборвал его Карл, — давай лучше поможем Алексу забраться в седло. Пора возвращаться, не то наши волноваться начнут. Да, и не забудь захватить кольчугу с мечом.
— Не боись, Карлуша, — буркнул Рыжик, — поди не хуже тебя знаю — оружие для настоящего мужчины первая вещь.
Уже с высоты Дублона я осмотрел место схватки. Тела отступников отсутствовали, не было видно и их коней.
— Все трое вояк «отдыхают» метрах в десяти от дороги. Рыжик отволок, пока я тут с тобой возился, — с кривой ухмылкой проинформировал Карл. — А кони разбежались.
— Ну и хрен с ними, — махнул рукой гном, — все одно ведь с собой бы не взяли. Осень, травы кот наплакал, овса негусто осталось. Так на кой ляд они нам сдались?
Поднявшись на самый верх бугра, мы не обнаружили ни кареты, ни оставшихся друзей. Волноваться, однако, не стоило, наверняка они убрали ее от тракта, подальше в кедровник. Так оно и оказалось. Едва заметный след от колес вел между могучими стволами куда-то далеко вглубь.
— Хрен знает че, — даже в сердцах ругнулся спустя минуты три нетерпеливый Рыжик. — Едут, блин, и едут. А останавливаться думают, черти полосатые? Не-ет, нельзя было оставлять их вдвоем: монаха-мудрилу и энтого простофилю Джонни. Перестраховщики несчастные, и чего, спрашивается, бояться, тракта драного давным-давно не видно. А они…