Вот в одну из таких школ (с английским уклоном) и был приглашен Оливер, – позвонили из ГОРОНО, попросили помочь юношеству, проявившему интерес к современной зарубежной поэзии, прогрессивной, разумеется.
В актовом зале, на фоне алого бархатного занавеса, перед доверчивой публикой, состоявшей, в основном, из девушек-старшеклассниц, Оливер привычно очернил модернистские течения, похвалил нескольких бездарных английских рифмоплетов-коммунистов.
После выступления рослая старшеклассница повязала на шею Оливера алый пионерский галстук.
Девушка была необыкновенно хороша даже для своих лет.
На правах безопасного для юношества старца Оливер коснулся пересохшими от внезапного волнения губами (так хотелось – зубами!) яблочной ея ланиты, поблагодарил за высокую честь быть причисленным к отряду юных ленинцев.
– Завтра в шесть вечера, напротив школы, – неожиданно шепнула она в ответ.
Оливер, решив, что ослышался, попросил повторить сказанное.
– Меня зовут Вероника, – добавила девушка и подмигнула синим прекрасным глазом.
Оливер не верил своим ушам.
– Ждите и дождитесь. Во что бы то ни стало. Знаете, как пишется? – лукаво посмотрела она на него.
– Раздельно, – пробормотал Оливер машинально.
– Вот именно! – засмеялась ушлая школьница и убежала.
Оливер, очарованный ее внешними данными и непринужденными манерами, забыл обо всем на свете, в частности, о том, что ему в обед сто лет и что в Ульянке его ждет Нина Смертина с ужином и баночкой спирта. Воображение уже рисовало ему (в пастельных розовых тонах) картины эротических взаимоотношений с юной поклонницей, память услужливо искала примеры из истории мировой литературы: Байрон и – – –, Гете и – – –. Возбужденный Оливер в тот вечер отправился ночевать к себе, на Крестовский.
Всю-то январскую ночь напролет (окошко заросло алмазными хвощами) бегал он по комнате, притормаживая возле письменного стола, чтобы плеснуть себе в рюмку или записать пришедшую в голову строчку, весь в клубах синего табачного дыма, с пронзительным зеленым взором!
Как всегда, ничего не сочинил, но впервые после долгого перерыва тешил себя надеждой, что на сей раз осенит его вдохновение, ибо испытывал необыкновенный душевный подъем, даже волосы у него развевались, хотя в комнате, разумеется, ветра не было и быть не могло.аек76
Арктический мороз разразился наутро и держался в течение дня, однако Оливер не испугался неблагоприятных погодных условий и мужественно пошел на свидание.
Ожидая от встречи с девушкой Вероникой духовного возрождения, он ужасно волновался и поэтому даже не ел ничего весь день (да и не было у него дома еды).
Ну, так и неудивительно, что, приближаясь к месту предстоящей встречи, вдруг почувствовал зверский голод.
Зашел по пути в гастроном и купил килограмм вяленых фиников, почему-то именно финики ему приглянулись, такие маслянистые, коричневые. К тому же с похмелья его всегда тянуло на сладкое.
Оливер начал пожирать их прямо из кулька, на ходу, и съел так много, что его стало слегка тошнить. Выкинул кулек с косточками в мусорную урну и прибавил шаг.
Пришел гораздо раньше назначенного времени, по-английски. Осмотрелся на месте.
Дворник в оранжевом бушлате орудием, похожим на гарпун, скалывал с тротуара серую наледь.
Ребятишки из группы продленного дня, покинув школу, промчались мимо в разноцветных вязаных колпаках (зеленых, синих, малиновых), с любопытством косясь на смешного красноносого дяденьку, который совсем же замерз.
Горели печальные уличные фонари.
Уже через десять (пятнадцать, двадцать, тридцать, сорок) минут Оливер энергично переминался с ноги на ногу.
Но не появилась школьница-шкодница! Да и не собиралась появляться[44].
Через час Оливер продрог до костей, губы у него стали синими, волосы покрылись изморозью (опять же так волновался, что забыл дома шапку). Сквозь мерзлое стекло слез он пытался опознать в каждой пробегавшей мимо девушке вероломную Веронику. Несчастному англичанину сначала было просто досадно, затем стало действительно хреново.
Рот заливала приторная слюна, это застрявшие в зубах микрочастицы финиковой мякоти продолжали источать сладкий яд, и вдобавок лило из носу.
А еще не гнулись пальцы, и он никак не мог исхитриться вытащить из кармана сигареты. У него оставался шанс уцелеть лишь при условии, что он немедленно заскочит в парадную, прижмется грудью к батарее парового отопления, но не было уже сил и воли передвигать ноги в ставших жестяными башмаках.