Прибыл в Иерусалимское королевство и записался в карательный отряд. Бывало, с одним только Redemptor’ом в руке противустоял сарацинским сонмищам. Уничтожил большое количество арапского рыцарства. Сек на мелкие куски и мирное население, если отказывалось креститься. Не жалел, разумеется, иудеев, спускал с них шкуры, с живых, а вот как расправлялся с младенцами ихними: [...][12], но однажды попал в окружение и был вынужден сдаться. В лагере для военнопленных сразу же начал томиться.
Лагерь был расположен в центре пустыни. Солнце стояло точно над макушкою сэра Тристрама. Хорошо еще, что отняли латы, иначе сварился бы в панцире заживо. Не бывает, значит, худа без добра.
От нечего делать дремал, прикрыв голову плащом. Всю прожитую жизнь прокрутил в сновидениях и поначалу посапывал удовлетворенно, однако при просмотре материала, отснятого в период умопомешательства, то и дело будил спящих вокруг криками: «Не было этого! Не совершал!» Приучил себя пробуждаться, если крутилось сновидение постыдное, дабы не мучиться после сомнениями в достоверности оного, и недосыпанием весьма изнурялся.
Тосковал по родине и жене. У соседа по нарам за пайку фиников выменял перепелку – птичка сия славится способностью преодолевать огромные расстояния. Всунул в клюв [птичке] пук из бороды для опознания и пустил в небеса. И честно полетела, но, увы, иные перепелки подвержены приступам эпилепсии. Сия, как назло, оказалась эпилептичкою – закувыркалась и упала в море.
Он же, того не ведая и ожидая от леди Гвендолин ответа, покамест сочинял песни[13].
Из последних сил пою,
струны мысленно бия.
Леди Гвендолин, ау,
незабвенная моя!
Я пока еще живой,
дорогая Гвендолин.
Сплю и вижу образ твой –
светлый спектр во мгле долин!
Стоп! Ужели это ты?
Лучше бы и не спалось –
перекошены черты,
окровавлен милый нос...
Волосы, рыдая, рву, –
что же я наделал, блин?!
В грезах или наяву
это было, Гвендолин?
Я виновник стольких тризн
наяву или во сне?
Столько поздних укоризн
совесть предъявляет мне!
Я-то думал, я поэт.
Оказалось – лиходей.
Нешто и прощенья нет
выродку среди людей?
Пусть я увлекался, но
был самим собою ведь.
Мне проснуться – все равно
что для прочих умереть.
Но пред ликом Судии
встану я с колен один.
Строфы скорбные сии
раскумекай, Гвендолин.
Пением его заслушалась дочь начальника лагеря. Приглянулся ей седовласый пленник с воспаленным от недосыпания зраком. Жестами разговорились и обо всем договорились. Лишь только стемнело, принесла из отцовского арсенала комплект лат и – самое ценное – Redemptor. Также привела двух чистокровных арабских скакунов. Почему двух? А надеялась, наивная, что предложит ей бежать с ним вместе.
Если правду написать, сэр Тристрам намеревался заколоть дуреху, – могла стать бременем [в дальнейшем]. Но сжалился, сжалился. Благородный все же был рыцарь. Ускакал, пальцем не тронув.
Между тем леди Гвендолин узнала [от пилигримов], что супруг томится в плену. Решила отправиться в Палестину и выкупить сэра Тристрама.
Сняла домашнюю одежду и надела стеганый ватный гамбизон. Облачилась в кольчугу двойного плетения, а на длинные сильные ноги натянула кольчужные же чулки двойного же плетения.
Начала натягивать кольчужный капюшон. «Почему не натягивается? В чем помеха? Ой, забыла, – волосы!» Не раздумывая обрила голову, натянула капюшон и окончательно избавилась от уязвимых мест.
Надела шлем, прикрепила его кожаными ремешками к соответствующим петлям в кольчуге.
Чтобы отражать удары, повесила на шею дубовый щит, обитый медными бляхами, миндалевидный и выгнутый.
Прицепила к поясу обоюдоострый меч с желобками для стока крови на обеих плоскостях.
Двух коней велела оседлать, одного для обычного передвижения, а другого для поединков. На шетлендского пони взвалила мешок с золотыми безантами [выкуп за мужа].
Разумеется, наказала кормилице кормить, а няньке нянчить малютку Уорда.
Взяла в правую руку копие и уже поставила ногу в стремя, как вдруг по замковому мосту бежит сэр Баклю впереди своры валетов своих.
Подбежал и с поклоном попросил леди повременить с отъездом, поскольку имеет сообщить нечто важное.
«Только давайте взойдем в замок, иначе нас могут подслушать недоброжелатели», – добавил он, нехорошо улыбаясь.
Взошли в пиршественный зал и сели бок о бок за стол. Вдруг леди Гвендолин заметила, что валеты сэра Баклю выталкивают ее валетов кого в коридор, кого в соседние помещения.