«Что это значит, сэр Баклю? – спросила она. – Я не совсем понимаю.»
«Ну, тихо, тихо», – ответил сэр Баклю и притянул ее к себе.
Леди отпихнула наглеца, вскочила с места и побежала к выходу, но ее окружили, норовя оскорбить действием, и тогда она отцепила от пояса меч и принялась им размахивать, никого к себе не подпуская.
На помощь к ней прорвались ее валеты, однако сэр Баклю пообещал им по золотому безанту из ее же мешка, и они не стали вмешиваться. Как ни отбивалась леди, все-таки ее скрутили и подвели к сэру Баклю, а уж тот не замедлил содрать с нее кольчугу, гамбизон, вообще все, кроме кольчужных чулок (лягалась). После безуспешных посягательств запер в подвале вместе с похотливыми мартовскими зайцами, а сам стал жить в замке как хозяин, прихлебывал винишко, измышлял, как извести малолетнего Уорда.
Но измыслить не успел – сэр Тристрам вернулся и навел в замке порядок: молниеносно, как только он один умел, поотрубал головы чужим валетам, а заодно и своим, продавшимся.
Потом начистил [рыло] сэру Баклю, обломал ему руки, но убивать не стал – пускай живет и мучается.
Спустился в подвал, где полоумная леди Гвендолин сидела на полу и, как четки, перебирала заячьи экскременты. Зайцы уже карабкались по леди. Попинал их ногами, обутыми в стальные остроносые башмаки. То-то было писку. Забились в угол и глядели на обидчика угрюмо.
Эх, незавидно выглядела леди Гвендолин, сущий уже скелет в одних кольчужных чулках, с бобриком седым на голове трясущейся. Сэр Тристрам прослезился, поднял леди с пола.
Но леди стояла как неродная. Видно было, что скучает. Вдруг заметила в мужниной руке меч. Щелкнула длинным грязным ногтем по клинку, засмеялась: «Грустный какой звон...»
А после уж лопотала невнятное и через год умерла во сне.
Был месяц март. Сэр Тристрам зарыл жену в сырую после зимы землю и пошел от могилы прочь. Хотелось побыть с горем наедине.
Пришел к реке. Смотрел на одинаковые волны и не видел в них смысла. Вспоминались злодеяния, но вспоминались и сновидения. Сызнова не умел отличить деяние от видения.
А сзади подкрадывался и подкрался некий сарацин. То был отец арапки, каковая померла от огорчения, едва сэр Тристрам скрылся [тогда] во мраке. Сарацин, утром обнаружив труп, поскакал в погоню. Долго искал сэра Тристрама по Европе, однако нашел.
Губы у него были лиловые от холода, косые глаза блестели, весь он дрожал, замерзая в северном климате. Посему и не мешкал, а завопил на своем языке и вогнал ятаган в сонную артерию пса неверного!
Сэр Тристрам медленно сложился вдвое и увидел, что снег у него под ногами - кровавая каша. Вдруг вспомнилось, как однажды вернулся с охоты в дурном расположении духа и побил леди Гвендолин, побил сильно и, главное, ни за что. «Как же это я так не по-рыцарски-то?» – шептал с горечью, падая на колени, заваливаясь на бок.
Впрочем, сызнова засомневался: бил он эту самую леди, не бил?..
Я не собираюсь высказываться о художественных достоинствах выше,– и ниже,– помещенных новелл, тем более о поступках предков, и вот почему.
Достоинства, если имеются таковые, возникли частично как результат моих переводческих усилий, поэтому неловко мне нахваливать эти новеллы.
Что же касается поступков, то, быть может, и Флинс, и Тристрам, и прочие суть только призраки тех или иных влечений отца моего, бившегося лбом о стены тесной штурманской рубки посреди океана... а с призраков спросу нет.
К тому же переводчик всегда и несомненно вписывает в текст, над которым трудится, какие-то свои подкорковые смыслы, проговаривается и о себе, пришибленном, приплюснутом, несбывшемся.
Так что я лучше помолчу.
* * *Продолжим чтение. Речь теперь пойдет о некоем сэре Ричарде...
Рыцарскую школу закончил с отличием. Отверг однако распределение в престижную свиту. Был горд (беден).
Доходы от поместья и награды, коих удостаивался в ристалищах - все и тратилось на приуготовление к ристалищам сим: ремонт лат, лекарства... Да, на жизнь зарабатывал участием в ристалищах, но - каковым!
В семидесятые годы на весь христианский рыцарский мир заявила о себе троица юных забияк из Нортумберленда (северная Англия). Юнцы сии колошматили чемпионов во Франции, Италии, Германии. Даже в Новгород занесло их однажды, и тамошние сиволапые долгонько потирали ушибленные бока.
О странствующие неразлучно, бедствующие безупречно, энергичные круглосуточно сэры Ричард, Эдвард и Роберт! Просто поглядеть на англосаксонов уже было приятно: рыжеволосы, румяны синеглазы.