О пламенный пах, о холодные уши и стальные мышцы. Короче, - о, юность.
А потом был абитуриентом, - мямлил, малиновый, мокрый. В английском вообще не волок. Срезался, провалился, засыпался.
У черта на куличках отбывал двухгодичную воинскую повинность - участвовал в развертывании объектов за колючей проволокой. На вышках скучали ровесники в черных тулупчиках с автоматами наперевес.
Это учительница литературы Элла Эммануиловна Аваозова на педсовете (незадолго до выпускных экзаменов) внушила маме, что после школы я просто обязан поступить на филологический факультет. Сам-то я никуда поступать не собирался, считая, что поэту иметь высшее образование как раз таки не обязательно. Однако поддался на уговоры при виде маминых слез.
А плакала мама потому, что, слушая учительницу, на один головокружительный миг как бы очнулась и вспомнила - вспомнила! - судьбу супруга своего, никакого, конечно, не штурмана дальнего плавания.
И пошла с педсовета в слезах.
Но покуда шла, снова заставила себя забыть английское свое прошлое и, спроси ее кто-нибудь в тот момент, чем она расстроена, ответила бы чистосердечно, что – лишь легкомысленным моим нежеланием получать высшее образование.
При виде ее слез я и согласился поступать на филологический.
Эх, ей бы не плакать, а рассказать мне всю правду об отце моем, чтобы не ждал я от жизни снисхождения...
Мне-то ведь будущность мнилась лестной, и были на то якобы объективные причины: с детства я публиковался в пионерской газете «Ленинские искры» (исправно живописуя красоты времен года или городские достопримечательности – от краеугольного броневика до кораблика в необитаемых небесах.)
Итак, не желая огорчать маму, согласился поступать на филфак. И был уверен в успехе.
Поэтому время, которое следовало употребить на подготовку к экзаменам, препровождал праздно – весь июль, например, только что не ночевал у Федосея Савушкина, однокашника и соперника по перу; за чаем мы читали друг другу новые стихи: свои, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, до хрипоты курили и спорили...
Федосей никуда, по крайней мере в ближайшем будущем, поступать не собирался, и не только потому, что был освобожден от воинской повинности, просто ему было некогда, сочинял денно и нощно стихотворения и поэмы, в которых торопился осмыслить свое и ближних существование, – он даже после церемонии вручения аттестатов зрелости поспешил домой, тогда как мы до утра трезвонили гитарами возле невских блистающих волн, прикладывались по очереди к горлышку бутылки, облизывали на прощание однокашниц в кустах сирени на Марсовом поле.
Днем я навестил его, чтобы поинтересоваться творческими успехами, а заодно похвастаться своими, в упомянутых выше кустах.
Вошел и прикусил язык: Федосей действительно сидел за письменным столом, склонясь над листом бумаги, а вот на диване... на диване расположилась Елена Плетнева с волосами распущенными и трусами приспущенными.
Оказывается, сразу после церемонии вручения она со всех ног помчалась к Федосею и сделала с ним все, что хотела.
Она подтянула трусы и объявила мне, что покуда Федосей не завершит все начатые стихотворения и поэмы, нечего и думать ему о том, чтобы поступать куда бы то ни было, на фиг это вообще нужно, Федосей будет завершать, а она готовить пищу, стирать одежду, и простыни, и наволочки, и нечего думать в ближайшем будущем о рождении ребенка, она все понимает и обязуется соблюдать меры предосторожности, а зарабатывать можно шитьем на дому, шить умеет и любит, а еще она научится печатать на машинке и станет полезна Федосею помимо прочего в качестве машинистки, и это здорово, ведь личность Федосея с восьмого класса привлекала ее внимание, на уроках она украдкой, руки под крышкой парты, аплодировала его осведомленности в области истории литературы, после уроков она частенько шла следом до самого его дома, наблюдая искоса, как он шевелит губами (сочиняет на ходу), а когда начались прозрачные ночи, стало ей невмоготу, взад и вперед ходила под его окном, задрав голову и совсем не глядя под ноги, отчего отдавливала хвосты кошкам, перебегавшим тротуар, кошки выли, подвывала и она, и вот сегодня не вытерпела, по водосточной трубе достигла уровня четвертого этажа, о любимый, о красноглазый от бессонницы, влезая в окно, порвала юбку, но это пустяки, зато из разговора с Федосеем поняла, что торопливость его, обусловленная неизлечимым (почечным) заболеванием, по сути героична, да-да, попытка осмыслить свое, а также и других, кому недостает ума или смелости, существование, героична и требует недюжинных духовных усилий в условиях утечки времени, которое для неизлечимо больных утекает особенно быстро, и не всякий неизлечимо больной задумывается над смыслом своего, а тем более других, существования, неизлечимо больному и без того тошно, попытка Федосея потому и героична, что требует духовных усилий именно недюжинных, но он справится, он осмыслит, способностей ему не занимать стать...