– Кто не умеет смеяться и не любит говорить о женщинах, тот не заслуживает доверия, – глубокомысленно заключил капитан и угрожающе затряс головой.
– Мне везет! – расхохотался Аввакум. – Как видите, все складывается в мою пользу. Год назад, когда мы были на раскопках под Никополисом, одна старая цыганка гадала мне на бобах и сказала, что я родился под счастливой звездой. Так прямо и сказала: «Ты, сынок, родился под счастливой звездой. Но эта звезда восходит на небе, когда созревает виноград и наступает пора убирать кукурузу. В
эту пору, за что ни возьмешься, любое дело будет спориться». Вот что мне нагадала цыганка среди руин под
Никополисом, и я полагаю, она не ошиблась. Иногда эти цыганки знают про тебя все. Судите сами: какая сейчас пора? Ранняя осень. Созрел виноград, начинается уборка кукурузы. То есть моя звезда уже засияла. Значит, у меня будет удобная квартира и приятная хозяйка. А это, согласитесь сами – вы ведь тоже люди науки, – имеет в научно-исследовательской работе немалое значение.
Капитан Калудиев неожиданно заявил:
– А мы с тобой, братец, будем хорошими друзьями.
Он налил в рюмку Аввакуму, налил в свою и, потянувшись к археологу через весь стол, звучно поцеловал в левую щеку.
Аввакум в свою очередь сделал то же самое. Они чокнулись и выпили до дна.
– И все же, – сказал Ичеренский, к которому снова вернулось хорошее настроение, – я бы тебе не советовал устраиваться в этом доме. Подумай только: разве приятно жить в комнате повешенного?
– Но, друзья мои, – засмеялся Аввакум. – Неужели я похож на человека, который боится привидений?
Мы молча согласились, что на такого человека он не похож. Тут Ичеренский поднялся со своего места, шумно зевнул и медленно направился к двери.
– Ты, приятель, забыл заплатить, – бросил ему вслед
Аввакум. Я вздрогнул. Который уже раз в этот день! Разве можно так дерзко вести себя с заслуженным человеком, ученым, который открыл столько месторождений меди!
Хотя я его не любил в душе, но относился к нему с уважением и – сам не знаю почему – боялся его, как в свое время боялся учителя математики.
Но Ичеренский только улыбнулся.
– Не беспокойся, мой мальчик! – сказал он. – Сегодня среда, а по средам я всегда плачу за все, что поедается за этим столом, в том числе и за то, что съедят гости. Тебя это устраивает?
– Очень, – сказал Аввакум. – Я вполне удовлетворен. И
торжественно клянусь перед всей честной компанией, что отныне каждую среду я буду твоим гостем.
– Благодарю, – кивнул Ичеренский. – Разумеется, мне будет очень приятно. Я люблю учтивых людей.
Не успел он переступить порог, как Аввакум кинулся за ним.
– Да покажите мне, где дом этого злодея и его прелестной хозяйки! – смеясь, попросил он.
По лицу Ичеренского как будто пробежала тень. Он остановился, помолчал мгновение, словно раздумывая, стоит ли отчитать нахала и какими словами. Но тут же, сменив гнев на милость, сказал спокойно и вполне любезно:
– Дом злодея? Но он отсюда виден, мне и провожать тебя нет нужды. – Он показал через окно: – Вон смотри, третий слева, напротив него кирпичная ограда.
– Ага, – сказал Аввакум. – Вижу.
– Я провожу, – вздохнул бай Гроздан. – Мне надо самому зайти с тобой. Балабаница не примет тебя без представителя совета – такой у нас порядок. – Взмахом руки он сдвинул набок свою барашковую шапку. – Что ж, пойдем!
Аввакум уже стоял на пороге.
17
Вот какое ужасное впечатление осталось у меня от первой встречи с этим человеком. Разумеется, сейчас у меня о нем совсем другое мнение. И отношение к нему другое. Но если кто-нибудь спросит, какое же оно, я, прежде чем ответить, подумаю как следует. И тем не менее я не уверен, что ответ мой будет точен, что я не ошибусь.
Однако две вещи мне совершенно ясны. Во-первых, я им восхищаюсь. Но это восхищение несколько необычно. Я
могу восхищаться, например, ярким цветком, лесной поляной. Но когда я думаю об этом человеке, мне кажется, что перед моими глазами встает панорама каких-то суровых гор с головокружительными стремнинами под ногами и с еще более головокружительными вершинами. Меня оглушает грохот водопада, перед глазами над вспененной пучиной сверкают обломки радуги; высоко в небе неподвижно парит орел. Подобная картина тоже радует меня, но ей я радуюсь несколько иначе – не так, как яркому цветку или маленькой полянке, затерявшейся в тиши зеленой лесной чащи.
Во-вторых, когда я думаю об этом человеке, я как будто забываю о своем возрасте, о своем общественном положении и о том, что я ветеринарный врач большого участка.