За окном продолжал моросить дождь.
Аввакум распахнул обе створки, накинул на плечи плащ, сошел вниз и остановился в сенях. Он кашлянул.
Через секунду дверь отворилась и в освещенном проеме появилась Балабаница.
– Чего же это ты стоишь в сенях? – удивленно спросила она. – Заходи, погреешься, смотри, какой я огонь развела!
Пламя очага за ее спиной то вспыхивало, то словно замирало. Аппетитно запахло печеным картофелем.
– Спасибо, – сказал Аввакум. Он вдруг почувствовал голод и сглотнул слюну. – Я настроился уходить. А то бы с удовольствием зашел к вам погреться.
Балабаница продолжала стоять на пороге.
– Подожди немного, пока перестанет дождь, – сказала она.
– Впрочем, верно, – усмехнулся Аввакум. – Почему бы мне не переждать? Дождь скоро прекратится.
Он сел у очага и с наслаждением протянул к огню руки.
Затем достал трубочку и, набив ее табаком, закурил.
Пока Балабаница сновала по комнате, готовя ужин, Аввакум по привычке осматривал домашнюю утварь, непрестанно вслушиваясь в мягкое шлепанье босых ног хозяйки.
Комната была просторная, вдоль стен тянулись полки, у входа на железных крючьях висели два медных котла. В
левом углу темнела открытая дверь – там, вероятно, была спальня. Он вспомнил, что окно ее выходит туда, где в глубине сада видны заброшенные хозяйственные постройки.
– Послушай, Балабаница, а тебе не холодно босиком? –
спросил Аввакум.
Она на мгновение приостановилась. Казалось, эти слова ее очень удивили.
– Мне, холодно? – она посмотрела на свои ноги, неизвестно зачем приподняла юбку и весело засмеялась. – С
какой стати мне будет холодно! Придумал тоже! Я привыкла, – и, опустив юбку, кивнула головой в сторону, где стоял накрытый стол. – Ну, давай будем ужинать, а то остынет. Угощать, правда, мне тебя нечем – одна ведь я, одинешенька.
Чтобы не обидеть вдову, Аввакум сразу же подсел к столу. Перед ним стояла глубокая тарелка с печеным картофелем, брынза, яичница на сковороде и большая миска простокваши. Посередине горкой лежали ломти хлеба.
– Как говорится, одной головке и обед варить неловко,
– вздыхала Балабаница, энергично уничтожая яичницу. –
Пока бедняга Методий был здесь, он часто составлял мне компанию, не брезговал, сам он тоже бобылем жил. Бывало, и баницу испеку, и то, и другое сготовлю, а как его взяли – все ни к чему. Ем всухомятку, куски в горле застревают.
Аввакум, правда, не заметил, чтобы у нее куски застревали в горле, она ела с завидным аппетитом, и лицо ее выглядело очень свежим.
– Скажи, Балабаница, – спросил Аввакум, – к Методию часто захаживали гости? Когда я был холостяком, ко мне по десятку вваливались каждый вечер.
– Да что ты! – Балабаница тряхнула головой. На лоб ей упала черная прядка волос, но она не подняла руки, чтобы отбросить ее. – Какие там гости! Никто не приходил к
Методию. У него доброе сердце, только он, бедняжка, нелюдим. Как и я.
– Не может быть, чтоб у такого человека не было друзей, – усомнился Аввакум.
– Нет, не было, – Балабаница покачала головой. – Он был хорош со всеми, и к нему все хорошо относились, но дружить ни с кем не дружил.
Она помолчала немного и нахмурилась.
– Был один, да вот уж три года, как того человека загрызли на Змеице волки. Охотились они вместе. Лесничим он был.
Аввакум задумался. Он почувствовал, что на этот раз касаться темы «Методий» больше не следует.
Разговор зашел о сыроварне. Балабаница похвасталась, что брынза в этом году жирнее прошлогодней, что теперь у них перерабатывается вдвое больше молока, чем раньше.
Еще сказала, что они должны выиграть в соревновании с
Луками и что все рассчитывают осенью получить много денег.
– Что ж ты станешь делать со своими деньгами? –
спросил Аввакум. – Небось, замуж выйдешь?
Она весело рассмеялась. Ее ситцевая блузка так разволновалась на груди, словно изнутри ее надували порывы южного ветра.
– Стоит мне только захотеть, я завтра же приведу себе мужика, – ответила она. – И такого, какого захочу. Экая невидаль – муж. Меня сейчас другое беспокоит, это дело поважнее. Мой муж большой мастер был варить брынзу, и я вот тоже решила стать таким же мастером, как он. В память о нем. Очень уж мне по душе эта работа. И получается у меня неплохо. Но, чтобы стать мастером, мне еще надо малость подучиться, во всяком деле есть свои тонкости.
В ее глазах вспыхнули огоньки, и она засмеялась.
– Весною обещали послать на курсы. Это для меня поважнее замужества. Как сделаюсь мастером, сыроварня станет мне настоящим домом, а сюда буду заглядывать, только чтобы моему муженьку не было скучно, – если заведу себе мужа.