Смолянским окружным управлением и потребовал, чтобы ему тотчас же прислали мощный мотоцикл. Вскоре он зашагал по дороге в Луки.
Он встретил мотоцикл у самого села. Сказав водителю, чтобы тот возвращался обратно в Смолян, Аввакум вскочил в седло и помчался к Пловдивскому шоссе.
Было десять часов утра.
Все так же моросил невидимый дождик. По лесистым холмам полз густой белый туман.
Машина поглощала километры с бешеной скоростью.
Аввакума беспокоило лишь одно: как бы где-нибудь на крутом повороте не занесло мотоцикл – дорога была скользкая.
Он приехал в Пловдив вскоре после обеда, разыскал нужную бензоколонку, показал кассирше номер Кузмановой квитанции и попросил установить, в котором часу приблизительно она была выдана. Кассирша полистала квитанционную книгу; оказалось, эту квитанцию она выдала после того, как приняла смену.
– Клиент получил бензин примерно в час двадцать ночи, – сказала она.
Аввакум поблагодарил ее.
Совершенно ошеломленный, он вышел на улицу. Если
Кузман Христофоров получил бензин в час двадцать ночи, он прибыл в Момчилово не раньше четырех часов утра.
Почти два часа спустя после происшествия на Илязовом дворе.
Значит, Кузман Христофоров и Икс, совершивший преступление, не одно и то же лицо.
Ну, а синие перчатки? Ведь не кто-нибудь, а Кузман
Христофоров получил от вязальщицы синие перчатки.
Ведь шерстинки, найденные им на подоконнике разбитого окна в Илязовом доме, от этих перчаток?
Отведя мотоцикл подальше от бензоколонки, Аввакум закурил и погрузился в размышление.
Некоторое время спустя он обратил внимание на то, что стоит напротив витрины парикмахерской. Он вошел. Пока парикмахер занимался его лицом. Аввакум продолжал думать о Кузмане Христофорове и синих перчатках.
Вдруг по его губам скользнула усмешка.
– Вы довольны? – спросил парикмахер, обмахивая щеткой его пиджак.
– Очень – весело сказал Аввакум.
Вскоре он уже был в окружном управлении. Вызвав дежурного лейтенанта, Аввакум поручил ему сходить в гостиницу «Тримонциум», просмотреть книгу записей и сообщить по телефону, останавливался ли в гостинице в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа гражданин Боян Ичеренский.
Через полчаса лейтенант позвонил:
– Названному вами лицу была предоставлена комната номер двести семь; номер был освобожден в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа, точное время ухода неизвестно.
– Отлично! – сказал Аввакум. – Доставьте мне заполненную им адресную карточку, но только вместе с карточками других постояльцев – вам понятно зачем?
Когда дежурный лейтенант извлек из пачки адресных карточек ту, что его интересовала, и подал ее, Аввакум удовлетворенно кивнул головой: карточка Бояна Ичеренского была заполнена рукой Кузмана Христофорова. Он сразу узнал его почерк – крупный, округлый почерк каллиграфа!
Уже через двадцать минут из Софии сообщили серию и номер паспорта Ичеренского. Данные полностью совпали с тем, что было указано в его адресной карточке.
Аввакум поблагодарил лейтенанта и отослал его со всеми карточками обратно в гостиницу.
Теперь он точно знал, что в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа Кузман Христофоров обеспечил
Бояну Ичеренскому бесспорное алиби. У Бояна Ичеренского был фальшивый паспорт – на его имя и с его данными, но с фотографией Кузмана Христофорова.
Прежде чем уйти, Аввакум попросил Смолянское управление вызвать под каким-нибудь предлогом обоих милицейских старшин, охраняющих военно-геологический пункт в Момчилове, и на их место прислать других. Новые постовые должны в любое время пропускать его в Илязов двор. Он сообщил пароль и положил трубку.
Порывшись в картотеке адресного бюро, Аввакум выписал себе какой-то адрес. Около двух часов дня он покинул управление.
Дом, который он разыскивал, стоял в средней части улицы, проходившей за городским театром. Это был массивный двухэтажный особняк, близкий по стилю к барокко, с жалюзи на окнах и лепными карнизами под двумя балконами.
Открыла ему пожилая женщина в темном пеньюаре, с худым нежным лицом, которое, несмотря на морщины, хранило следы былой красоты.
– Госпожу Ичеренскую? – спросила пожилая женщина.
Она помолчала немного, потом добавила: – А кто ее просит?
– Коллега ее мужа, – ответил, улыбаясь, Аввакум.
Она ввела его в небольшой холл, отделанный красным деревом, с лепным орнаментом на потолке. Эта красивая комната была загромождена обветшалой мебелью и казалась покинутой и старой, как и эта женщина.